Среди некоторых образованных русских и части крестьян бытовало мнение, что в награду за свой патриотизм они будут освобождены. Непосредственно после поражения Наполеона казалось, что Александр собирался заниматься этой проблемой, хотя, как и с конституционным проектом Новосильцева, он не выказывал свои намерения и убеждения публично. Крестьяне освобождались в балтийских областях: в Эстонии (1816), Курляндии (1817) и Ливонии (1819). За время всего своего правления Александр показал, что был готов проводить различную политику в нерусских частях империи. Он рассматривал балтийские земли как базу для проверки возможности освобождения крестьян всей империи, но их социальные и экономические условия настолько отличались от условий в остальной части империи, что немного можно было получить из этого опыта. Одно из важных различий состояло в том, что в балтийских областях землевладельцы (в большинстве это были шведы и немцы) сами желали отмены крепостного права, в то время как лишь некоторые российские помещики были готовы к этому шагу. Даже в балтийских областях Александр и генерал-губернатор Ливонии и Курляндии итальянец Филипп Паулуччи оказывали давление на ливонскую знать, чтобы она следовала примеру освобождения в Эстонии. Крепостные освобождались без земли и были вынуждены заключать контракты с землевладельцами, чтобы продолжать работать. Нет никакого сомнения, что больший, чем в России, экономический прогресс в балтийских областях был достигнут вследствие освобождения крестьян, но сами крестьяне оказались в невыгодных условиях при заключении контрактов, и это, вместе с продолжительным существованием трудовых повинностей и отсутствием помощи со стороны землевладельцев, привело к ослаблению прогресса. По словам декабриста Павла Пестеля, балтийские крестьяне оказались в худших условиях, чем крестьяне в России, несмотря на «мнимую свободу», которую они получили.
Александр снова проявил заинтересованность положением крепостных крестьян, предложив ввести некоторые обязанности для дворян, после поездки на Украину (Малороссию) осенью 1816 года:
Я нашел крестьян в нищенском состоянии, но при этом пастбища дворян были хорошо ухожены. Это — модель иностранных ферм, а не наших: в России хороший землевладелец и хороший хозяин должен заботиться о богатстве своих крестьян; собственное пастбище не должно быть его единственной целью[210].
Однако позиция Александра по отношению к крепостным подверглась сомнению после его ответа в разговоре с шестьюдесятью пятью санкт-петербургскими дворянами, которые обратились к нему с предложением освобождения крестьян. Александр, предположительно, ответил генералу Иллариону Васильевичу Васильчикову (генерал-губернатору Санкт-Петербурга, который представил предложение) словами: «Как Вы думаете, кому принадлежит законодательная власть в России?». Получив ответ, что только царь обладает такой властью, он холодно заметил: «Тогда оставьте мне провозглашать законы, которые я считаю наиболее полезными для моих граждан» [211]. Александр, конечно, всегда сохранял за собой инициативу в реформировании и никогда не относился доброжелательно к тем, кто брал это на себя. Самое последнее исследование этого предмета русским историком Мироненко не оставляет сомнения в дате инцидента. Большинство историков думали, что он имел место в 1816 году; но Мироненко показал, что это случилось позже, в 1820 году, когда события дома и за границей заставили Александра изменить свое отношение к реформам.
Александр продолжал рассматривать возможность фундаментальных изменений в положении крестьян и после 1816 года, казалось, был готов сопротивляться неизбежной оппозиции со стороны дворян. Он дал тайную команду С. М. Кочубею (полтавскому предводителю дворянства, будущему декабристу) подготовить законы для освобождения крестьян. Кочубей писал:
В 1817 году генерал-губернатором мне тайно был передан приказ императора о создании законов об освобождении крепостных. Я работал над ними более года, после чего законы были представлены монарху.[212]