Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

Александровиче Блоке — в зависимости от того, каким предпочи­

тал видеть его тот или иной мемуарист, то есть, в конечном сче­

те, от вкусов и пристрастий самого мемуариста.

Подкупающая искренность блоковской лирики, ее обнажен­

ная исповедальность бесспорно способствовали тому, что и сам

Блок, его личность и личная жизнь стали восприниматься как

бы сквозь призму его стихов. И нередко становились предметом

бестактного обсуждения в литературной и окололитературной сре­

де. Можно было бы привести факты, свидетельствующие о том,

что иные события личной жизни Блока, перетолкованные в духе

и стиле его стихов, благодаря нескромности падких на сенсацию

людей (числившихся среди литературных «друзей» поэта), в весь­

ма прозрачном изображении выносились даже на страницы печати.

Так еще при жизни поэта стала постепенно возникать, вылеп­

ляться, оформляться маска Блока. Зачастую она заслоняет его

настоящее, человеческое лицо и в мемуарной литературе, и

в посвященных ему стихах, и в его иконографии. В частности,

иной раз в форме непомерных преувеличений мелькает тема:

Блок во хмелю.

Блок был на удивление прост (как все истинно большие

люди), неслыханно любезен и приветлив с кем бы то ни было.

В нем не было решительно ничего от позы, рисовки, притворства,

жажды успеха и вообще от какой-либо суеты. У себя в Шахма­

тове он любил ходить в рубахе с косым воротом и в русских са­

погах, отлично орудовал топором и косой, пилой и рубанком.

Любил приговаривать, что работа везде одна — что печку сло­

жить, что стихи написать.

А изображают его сплошь и рядом то архангелом, то демо­

ном в обличьи декадентского денди с надменным, холодным ли­

цом и опустошенным взглядом, в неизменном сюртуке с бантом...

Роковые женщины «с безумными очами», удалые лихачи, кабац­

кая стойка, черная роза в бокале вина и тому подобное — вот

непременные аксессуары вульгарного, штампованного изображе­

ния Блока, ставшего общедоступным достоянием литературного

ширпотреба.

Есть в разноречивой мемуарной литературе о Блоке, сочи­

нявшейся с разных позиций и с разными побуждениями, еще

20

одна фальшивая тенденция — представить поэта отрешенным от

реальной жизни сновидцем, который, мол, ни в какой обществен­

ности ничего не понимал и, ринувшись в публицистику и кри¬

тику, опрометчиво взялся не за свое дело.

Иногда такого рода утверждения шли от прямого желания

развенчать и унизить Блока, подорвать его репутацию и автори¬

тет революционного поэта. Именно так обстояло дело, например,

в тенденциозных воспоминаниях Зинаиды Гиппиус, проникнутых

лютой ненавистью к Октябрьской революции и крайним ожесто¬

чением против Блока — автора «Двенадцати».

Воспоминания так и названы: «Мой лунный друг». И Блок

изображен здесь человеком ко всему равнодушным, одержимым

визионером, лунатиком, который, дескать, мало чего соображая,

всегда ходил где-то «около жизни» и принятие которым револю­

ции нельзя обсуждать всерьез, поскольку оно было лишь безум­

ной выходкой «безответственного мистика».

С Зинаидой Гиппиус все ясно. Но вот даже В. Зоргенфрей,

свидетель добросовестный и Блока чуть ли не обожествляющий,

изображает поэта в решающем для него 1907 году в таком свете,

будто он подходил к «событиям» настороженно, как к чему-то

чуть ли не «враждебному его целям».

Какое глубокое непонимание! Словно не было и в помине

ни тогдашних стихов Блока, ни его пышущих гневом и страстью

статей о современном положении России и русской литературы.

И дело тут, конечно, не в сознательном искажении личности и

деяния Блока, но в изначально сложившемся представлении о

поэте как о парящем где-то над тревогами жизни вдохновенном

мечтателе и мистике, устремленном душой к «иным мирам».

Так из подмены лица маской, из недопонимания судьбы по­

эта исподволь складывалась, закреплялась и до сих пор живет

легенда о Блоке.

Тенденция представить Блока «крайним мистиком» обнару­

живается и в замечательных по-своему мемуарах Андрея Белого.

О них разговор особый. Это самое существенное из того, что

современники рассказали о Блоке. Но, пожалуй, и самое спор­

ное.

Воспоминания Андрея Белого выделяются из общего ряда,

во-первых, потому, что автор их большой писатель, мастер сво¬

его дела. Собственно литературные достоинства этой книги (осо­

бенно в расширенной, наиболее полной ее редакции) — велики

и очевидны. Наблюдательность Белого, меткость его характери­

стик, изощренные приемы реалистического в основе своей гро­

теска, которыми оп пользуется с такой преизбыточной щед­

р о с т ь ю , — во всем этом продемонстрировано тонкое словесное ис-

21

кусство. Сколько блеска и яда у Белого и в изображении

салонной литературно-религиозной «общественности», и в велико­

лепных портретах самих «общественников» и множества предста­

вителей тогдашней интеллигентской, в частности символистской,

элиты, и в комически обыгранных мельчайших деталях наруж­

ности или костюма, как правило, беспощадно зарисованного им

персонажа.

Но совершенно уникальны воспоминания Андрея Белого как

широкое документально-художественное повествование, вводящее

в историю и самую атмосферу русского символизма, хотя карти­