Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

ющего в жизнь и благословляющего ее смысл.

Но ты, художник, твердо веруй

В начала и концы. Ты знай,

Где стерегут нас ад и рай.

Тебе дано бесстрастной мерой

Измерить все, что видишь ты.

Твой взгляд да будет тверд и ясен.

Сотри случайные черты —

И ты увидишь: мир прекрасен.

Именно эта упрямая вера лежала в основе отношения Бло­

ка к жизни, как бы порой она ни отвращала его своими урод­

ливыми «случайными чертами».

«О, я хочу безумно жить!» — по-гамлетовски восклицал

поэт, подавляя свои мрачные, «ночные» настроения.

Да, жизнь и поэзия Александра Блока трагичны. Но иначе и

не могло быть для честного художника, волею судьбы творившего

в условиях катастрофического крушения целого миропорядка.

Блок твердо стоял на том, что, живя в трагическую эпоху,

кощунственно радоваться, веселиться или обольщать себя и дру­

гих какими-либо иллюзиями. Его нравственное чувство не мири¬

лось ни с какой утешительной ложью.

Пускай зовут: Забудь, поэт!

Вернись в красивые уюты!

Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!

Уюта — нет. Покоя — нет.

В жертву делу и долгу была безраздельно отдана и на удив­

ление несчастливая, поросшая бурьяном личная жизнь, о которой

знало, пожалуй, несколько человек, самых доверенных, очень не­

многие что-то слышали, а большинство даже и не догадывалось.

«Красивые уюты», утверждал Блок, способны лишь увести

человека от настоящей жизни, парализовать его волю, а в ху¬

дожнике — погасить тот огонь, без которого искусство превра­

щается «в один пар» (VIII, 417).

13

Из этого убеждения Блок с присущей ему категоричностью

делал общие и крайние выводы: чем неустроеннее, неблагопо­

лучнее личная жизнь художника (с точки зрения обыватель­

ского «здравого смысла»), тем выше, подлиннее, полноценнее

его искусство. Вот его признания: «Чем хуже жить — тем луч­

ше можно творить, а жизнь и профессия несовместимы»; «Чем

холоднее и злее эта неудающаяся «личная» жизнь... тем глуб­

же и шире мои идейные планы и намеренья» (VIII, 217 и 224).

Не станем поправлять Блока и упрекать его в декадент­

ских шатаниях. Примем это как факт. Тем более что он не де­

лал решительно ничего, чтобы как-то наладить свою непоправи­

мо испорченную личную жизнь. С величайшим удовлетворением

записывает он в дневнике, что некто высказался о нем как о

человеке, который «думает больше о правде, чем о счастьи»

(VII, 123).

Дорогой ценой — ценой утраты счастья и вечной, неотпуска-

ющей тревогой души покупаются верность правде, восторги

творчества и союз с миром.

И вновь — порывы юных лет,

И взрывы сил, и крайность мнений...

Но счастья не было — и нет.

Хоть в этом больше нет сомнений!

Пройди опасные года.

Тебя подстерегают всюду.

Но если выйдешь цел — тогда

Ты, наконец, поверишь чуду,

И, наконец, увидишь ты,

Что счастья и не надо было,

Что сей несбыточной мечты

И на полжизни не хватило,

Что через край перелилась

Восторга творческого чаша,

И все уж не мое, а наше,

И с миром утвердилась связь...

Жить можно только будущим, а за будущее нужно бороть­

ся. «Мир движется музыкой, страстью, пристрастием, силой...»

И — «надо, чтобы жизнь менялась» (VII, 219 и 224).

В предощущении «неслыханных перемен» были написаны

«Страшный мир» и «Стихи о России», «Возмездие», и «Ямбы»,

и все остальное, что ознаменовало путь и цель Блока, о которых

лучше, чем кто-либо, сказал он сам: «...какое освобождение и

какая полнота жизни (насколько доступной была она): вот я —

до 1917 года, путь среди революций; верный путь» (VII, 355).

14

Этот верный и в перспективе своей неуклонный путь при¬

вел последнего из величайших поэтов старой России к созданию

январской трилогии 1918 года — «Интеллигенция и Революция»,

«Двенадцати», «Скифов», которыми открывается заглавная стра­

ница русской литературы новой, октябрьской эры.

Обнаженная совесть, абсолютное чувство правды, святая

верность патриотическому, гражданскому долгу, сейсмографиче­

ская чуткость к подземному движению истории (свойство ге­

ния) — все это в самый ответственный и решающий час жизни

Александра Блока подняло его на высоту нравственного и исто­

рического подвига.

Так в целокупности почвы и судьбы возникает то единство

духа, мысли и бытия художника, которое есть сама субстанция

подлинного и великого искусства.

2. ЛИЦО И МАСКА

Нет искусства без художника, нет поэзии без личности

поэта.

За всем, что написал Блок за свою короткую и стремитель­

ную жизнь, стоит его громадная и прекрасная личность, горев­

шая неугасимым костром, но для всех окружающих закованная

в стальной панцирь.

Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух,

Да, таким я и буду с тобой:

Не для ласковых слов я выковывал дух,

Не для дружб я боролся с судьбой.

Об этом человеке, строгом и замкнутом, углубленном в свои

невеселые думы, об этой жизни, трудной и одинокой, рассказы­

вают многие и очень разные люди — приятели, случайные встреч­

ные, тайные недруги. Мало о ком из русских писателей нашего

века образовалась такая обильная мемуарная литература 1.

И это при том, что Блок вел уединенный образ жизни, редко

появлялся на людях.

Оно и понятно: очень уж неординарна, обаятельна и притя­