Александр Башлачёв: человек поющий

Эй, налей посошок, да зашей мой мешок!
На строку — по стежку, да на слова — по два шва.
И пусть сырая метель вьёт свою канитель,
И пеньковую пряжу плетёт в кружева.

Отпевайте немых! А я уж сам отпою.
А ты меня не щади — срежь ударом копья!
Но гляди — на груди повело полынью.
Расцарапав края, бьётся в ране ладья.

И запел алый ключ, закипел, забурлил...
Завертело ладью на вёселом ручье.
А я ещё посолил, рюмкой водки долил,
Размешал, и поплыл в преисподнем белье[56].

Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.
Покрути языком — оторвут с головой.
У последней заставы блеснут огоньки
И дорогу штыком преградит часовой.

— Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.
Если хочешь — стихами грехи замолю,
Но объясни — я люблю оттого, что болит
Или это болит, оттого, что люблю?

Ни узды, ни седла. Всех в расход. Все дотла.
Но кое-как запрягла и вон пошла на рысях.
Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.
Одинокая баба всегда на сносях.

И наша правда проста, но ей не хватит креста
Из соломенной веры в «спаси-сохрани».
Ведь святых на Руси — только знай выноси!
В этом высшая мера. Скоси-схорони.

Так что ты, брат, давай, ты пропускай, не дури,
Да постой-ка, сдается, и ты мне знаком.
Часовой всех времен улыбнется: — Смотри!
И подымет мне веки горячим штыком.

Так зашивай мой мешок да наливай посошок
На строку — по глотку, а на слова — и все два.
И пусть сырая метель все кроит белый шелк,
Мелко вьет канитель,
Но плетет кружева...

Май 1985

(Приводится по правленной автором распечатке. См. фото 39)

Егоркина былина