Алчность

— Никто не может похвастать тем, что откопал много нового. Похоже, в тюрьме все вздохнули с облегчением, узнав, что ответственность за побег не легла на их плечи. И я не могу их за это осуждать.

— А что скажешь про тех, кто больше других общался с Эдом? У них должны быть какие-то предположения. Не замечали ли они перемен в его поведении? А может, подозревали, что мать что-то затевает? Или сам Эд не спал в положенное время, что-то обдумывая?

К разочарованию полиции, в камере почти ничего не удалось обнаружить. Никаких планов изготовления бомбы, ничего похожего. Эд проявил осторожность, причем дьявольскую.

— Знаешь, — Махони задумчиво нахмурилась, — один из охранников произнес слова, которые меня несколько удивили.

Энди насторожился:

— Именно это я и хотел услышать. Что именно он сказал?

— Что Эд спал в необычное время, с пяти вечера до полуночи. Значит, по ночам он бодрствовал. — Карен достала блокнот и раскрыла его на нужной странице.

— С пяти вечера до полуночи?

Именно в эти часы проходила смена Эда, когда он работал в морге, пока не вылетел оттуда за кражу хирургических инструментов. Может быть, он просто привык к жизни по ночам? Как бы то ни было, его режим выглядел подозрительно. Энди не мог отделаться от мысли, что это неспроста.

— Что охранник сказал еще… — продолжала Карен. — Пит Стивенс работал в дневную смену, с полудня до полуночи. Сразу после кормежки Эд ложился спать. Стивенс не возражал: это облегчало его службу, как он признал.

Энди все было ясно.

— А большую часть времени, когда Эд бодрствовал, дежурила Сьюзи Харпин. И добавил, что эти двое ладили между собой.

— Ладили?! — переспросил Энди. — Именно так и сказал — «они ладили»?

— Кажется так… — Карен сверилась с записями. — Точно.

Энди быстро пробежал глазами по строчкам:

— Как ее зовут? Харпин?

— Мисс Сьюзи Харпин.

— Вот она. — Энди достал ее показания из папки. — Тридцать девять лет, одинока, замужем не была, детей нет. Проработала в исправительном центре большую часть взрослой жизни…

Детектив сосредоточенно изучал показания.

— Что известно о его прежней работе? Были ли у него друзья в морге? — спросила Махони.

— Погоди-ка, — Энди махнул рукой. Он прослушал ее вопрос, перечитал отрывок из беседы Харпин со следователем.

ДЕТЕКТИВ ХАНТ. Вы не заметили ничего подозрительного?

ХАРПИН. Вообще-то нет… Нет.

ДЕТ. ХАНТ. Вообще-то нет?

ХАРПИН. Я хотела сказать — нет, не заметила.

ДЕТ. ХАНТ. Насколько я понимаю, во время смены вы иногда болтали с Эдом Брауном?

ХАРПИН. О, мы провели с ним необычные часы.

ДЕТ. ХАНТ. Что вы хотите этим сказать?

ХАРПИН. Только то, что работала в ночную смену. Все остальные спали.

Энди вскочил и отбросил расшифровку:

— Поехали. Мы возвращаемся в Лонг-Бэй.

— Что такое? — Махони изумленно захлопала глазами.

— У нас есть «мы».

Знакомое волнующее чувство охватило его, как бывало всегда, стоило найти верную улику. Когда это чувство приходило, он шел неотвратимо, как собака по свежему следу. Он еще не знал в точности, что это за запах, но упустить его уже не мог. Что, если в эти самые «необычные» часы Эд кое-чем занимался с женщиной? С женщиной, которая сказала «мы», рассказывая об опасном преступнике? Не «Я несколько раз говорила с заключенным» или «Я говорила с ним», а именно «Мы провели с ним необычные часы».

С этой точки зрения простое местоимение стало самой многообещающей ниточкой, с которой предстоит поработать.

Глава 42

Ирвинг Милгром закрыл свой магазин в 5.34 вечера. Он перевернул табличку на двери соответствующей стороной к стеклу и направился к кассовому аппарату, чтобы подсчитать выручку. День тянулся скучно, и за исключением дюжины пакетиков птичьего корма ему удалось продать лишь несколько золотых рыбок да кошачий уголок для точки когтей. В магазине все еще играла музыка, и, проходя мимо портативного компакт-диск-плеера, Ирвинг сделал звук погромче. Этот фрагмент из Вивальди нравился ему больше всего, и он начал тихонько подпевать мелодии. Конго-Конго, его лучший говорящий попугай, тут же принялся подпевать хозяину.

— Конго, цыц! Ты все портишь! Это же самая лучшая часть!

— Конго, Конго! — крикнул в ответ попугай.

Конго-Конго, серый попугай жако, имел привычку повторять свое имя. Птица получала призы на выставках, ее словарный запас поражал, но до сих пор никто так и не захотел ее купить. Как правило, покупатели никак не могли отвести глаз от ценника, на котором значилось: 1950 долларов. Люди не понимали истинной ценности птицы. Ирвинг давно специализировался на экзотических пернатых и по праву мог считаться экспертом по этому редкому товару, но люди предпочитали недорогих «красивых птичек», судьбу которых было легко предугадать: таких дети просят в подарок под Рождество, а потом запихивают клетку куда подальше.

В дверь постучали.

Что? Покупатель, да еще в такое время?

Ирвинг подошел к двери, чтобы отослать пришельца прочь, но, узнав в посетительнице одну из своих постоянных клиенток, повернул ключ в замке и высунулся наружу:

— Сьюзи? Как поживаете?

— О, вы уже закрылись?

Естественно, закрылся.