Эйнштейн еще раз перечитал письмо. Конечно, идея здравая. Рассел прав: все мы пристрастны в своих чувствах. Однако, как люди, мы должны помнить о том, что разногласия между Востоком и Западом должны решаться только таким образом, чтобы принести возможное удовлетворение всем: коммунистам и антикоммунистам, азиатам, европейцам или американцам, белым и черным. Эти разногласия не должны решаться силой оружия. Это должны понять как на Западе, так и на Востоке. Мы должны научиться мыслить по-новому, спрашивать себя не о том, какие шаги надо предпринять для достижения военной победы тем лагерем, к которому мы принадлежим. А задавать себе вопрос: какие шаги можно предпринять для предупреждения вооруженной борьбы, исход которой должен быть катастрофическим для всех ее участников?
Сейчас же нужно ответить Бертрану. Эйнштейн неловко повернулся в кресле, и едва не застонал от боли. Что за черт, отчего же такая тяжесть в животе?.. Когда боль чуть стихла, забившись куда-то в глубину, Эйнштейн позвал Элен и попросил принести кофе. А сам принялся сочинять ответ, полный безоговорочной поддержки плана Рассела. Но заметил при этом, что сам он, к большому сожалению, не сможет в данный момент оказать какую-либо реальную помощь, поскольку хворает, но подпись свою с удовольствием поставит. Подумав, он написал несколько имен ученых, но, вспомнив грех одного из них, вычеркнул. Потом отдал письмо секретарю и велел поскорее отправить. Элен, заметив, что лицо патрона внезапно исказила гримаса боли, встревожилась: «Все ли в порядке?». Через силу он ответил ей в своей обычной манере: «Все в порядке. Я – нет».
…16 апреля после обеда Эйнштейн, как обычно, отдыхал у себя в комнате. Верная Элен, находившаяся в соседнем кабинете, внезапно услышала шум падающего тела. Она вбежала и обнаружила Эйнштейна, лежащим на полу ванной комнаты.
Прибывшие врачи не смогли уговорить Эйнштейна отправиться в больницу. Морфий снял боли, и он уснул. Дюкас пристроилась на диванчике в кабинете хозяина, который располагался дверь в дверь со спальней, и всю ночь подавала больному кубики льда и минеральную воду, чтобы не допустить обезвоживания организма.
На следующий день врачи продолжали настаивать на немедленной госпитализации. Эйнштейн по-прежнему сопротивлялся. Решающим аргументом доктора Дина стал упрек:
– Если вы откажетесь, вы станете тяжким бременем для мисс Дюкас. Не жалеете себя, пожалейте хотя ее.
В городской больнице, куда доставили больного, диагностировали разрыв аневризмы брюшной аорты. Больному делали внутривенные уколы, пичкали обезболивающими таблетками. От операции Эйнштейн отказался наотрез: «Я могу умереть и без помощи врачей… Уйду, когда сам того захочу. Искусственное продление жизни – бездарно. Я сделал свое, пора уходить. Я хочу уйти красиво». Потом попросил телефон. Первый звонок он сделал Дюкас, поручив ей срочно привезти первый черновой вариант своего будущего телевизионного выступления, а также еженедельник и свои последние заметки по единой теории поля.
Эйнштейн возился со своими уравнениями, чувствуя: до победы осталось чуть-чуть… Но мечта о том, чтобы все сущее описать одним уравнением единого поля, преследовавшая его всю жизнь, так и оставалась мечтой.
За два дня до кончины Альберт Эйнштейн написал прощальное письмо королеве Бельгии Элизабет: «
Навестив отчима в больнице, Марго оказалась последней из родственников видевшая его живым: «Вначале я его не узнала – так сильно его изменили страдания. Сильно обескровленное лицо. Но существо его оставалось тем же. Он обрадовался, что я выгляжу немного лучше, шутил со мной и полностью царил своим духом над немощью тела. Он говорил с глубоким спокойствием, о врачах даже с легким юмором, и дожидался своей кончины, как предстоящего «явления природы». Насколько бесстрашным он был при жизни, насколько тихим и умиротворенным он был перед лицом смерти. Без всякой сентиментальности и без сожалений он покинул этот мир».
В четверть второго ночи 18 апреля дежурная медсестра Альберта Росел заметила на мониторе, что у Эйнштейна возникли трудности с дыханием. Пошла проверить, подняла неподвижному больному голову. Он по-прежнему очень тяжело дышал. Испугавшись, сестра кинулась к двери, чтобы позвать врача, но не успела. В своем бредовом медикаментозном сне Эйнштейн пробормотал несколько слов по-немецки, которые медсестра не разобрала, сделал два глубоких вдоха – и скончался…