— Рассказывай. — Стало понятно, что больше уснуть все равно не получится. Я сгребла плащ вместе со спавшей в нем кошкой, пошла на звук и тонкие очертания фиолетовой нити в темноте. Дошла, набросила на его плечи плащ, села рядом и поднырнула под его руку, чтобы он укутал нас обоих. — Паоло разбудим?
— Железный сам проснулся. Если хочет делать вид, что глухой, — его проблемы, — пасмурно проворчал Инсолье, обнимая меня покрепче и старательно подтыкая плащ. — Почему опять босиком? Ноги холодные… — Он пересадил меня поудобнее, сам из-под плаща вылез и сел напротив, устроив мои ступни у себя на коленях. Прижал к ним горячие ладони и принялся растирать. — Тем более что эта орясина мне вряд ли поверит.
— Мне расскажи, я поверю.
— Ну, в общем, поговорил я с Филиппом. И одно это уже до колик пугает. Этот шатт в святой шкуре прекрасно знает и куда мы идем, и зачем мы идем. И то, что в принципе идем, заслуга лишь его планов по покорению престола архиепископа, — тяжело вздохнул Инсолье.
— Зачем ты врешь?! — Ага, не выдержал. Взвился над своим плащом, хриплый со сна, без кирасы, или как там его доспех называется, я слышала, как он лязгал, когда его снимал.
— Цыц, не с тобой разговариваю.
— Ты!
— Паоло, подожди, пожалуйста. — Я сделала знак рукой, останавливая его. — Я хочу послушать. И у меня нет ни малейшего сомнения в словах мужа. Ты можешь думать что хочешь. Но мне, будь добр, не мешай.
— Ты очень изменилась, Имран… — тоскливо выдохнул паладин.
— Да разве? — фыркнул вдруг Инсолье. — Она и раньше была упрямее мула. И вас останавливала одним жестом. Святая же! Ладно, ее Филиппом и мной ударило, она память потеряла. А ты-то с чего вдруг позабыл такие подробности? Или… любовь закрывала глаза на все недостатки, да? Воспринимал ее только как чудесный образ, небось, — не смог не схохмить муж.
— Давайте вернемся к Филиппу. Что он сделал с тобой? — поспешила я напомнить о теме разговора, пока два кровных брата не передрались или пока Паоло не попытался на правах старшего заткнуть Инсолье. Правда, он ничего такого за те сутки, что мы путешествовали вместе, не делал. Все его замечания или запреты были по делу и на пользу. Но в стрессе — кто знает, как он себя поведет?
— Я… не знаю. И это самое страшное. Он намекнул, что крепко держит меня за неприличное место и пентаграмма на ягодицах — только начало. Соврал? Или нет? Только боги знают, — удрученно выдал Инсолье, продолжая массировать мне ступни и лодыжки. Теперь его руки уже не столько согревали, сколько просто гладили, ласкали. Это было ужасно приятно, но здорово отвлекало. А отвлекаться нельзя.
— Что еще за пентаграмма на яго… на тебе? — По голосу Паоло было слышно, что он настроен крайне скептически.
— Ты дурак? Или глухой? Я тебе прямым текстом это уже рассказывал, — огрызнулся мой мужчина, но все-таки пояснил: — Ты нас нашел потому, что у меня на жопе хлыстом твоего командира нарисована темная пентаграмма призыва, а ты ее объект! Вот и приперся на зов, как шаттов демон, коварен и внезапен, мать твою.
— Это звучит абсурдно, — пробормотал Паоло.
— Мне снять штаны и продемонстрировать? Я могу.
— Я не договорил. Это звучит настолько абсурдно, что может оказаться правдой. Хотя, скорее, лишь частичной. Вы, темные, любите играть словами или недоговаривать. И, даже говоря правду, извращаете ее так, что она морочит людям головы.
— Ты идиот, — устало вздохнул Инсолье. — Толку с тобой спорить. У меня вон жена мерзнет. Так что займись делом и подбрось дров в костер!
— То есть Филипп знает, где мы, знает, куда мы идем и зачем? — уточнила я, поняв, что на данном этапе спор исчерпан и каждый остался при своих. По ногам пошла еще одна волна тепла, поднялась выше и согрела. Кажется, Паоло и правда разжег костер, причем с помощью магии — сразу ярко и жарко.
— Угу. Чуть ли не ковровую дорожку готов нам постелить, по его же словам. Так что вплоть до гор никакие паладины больше нас не найдут. А вот в горах мне настоятельно велено потерять святого наследника в ближайшей же пещере с нечистью. Или в овраге поглубже.
— Зачем командиру меня убивать? — Вопрос был задан на удивление спокойно, без прежнего праведного возмущения. — Найди логичное объяснение.
— О. А как ты вообще понял, что это о тебе? Разве ты не обычный сиротка, воспитанный церковью? Верный, преданный и ратующий за свет и справедливость рядовой послушник? Всего достигший исключительно своим трудом и добродетелью?
— Я сам узнал об этом не так давно. — Кажется, паладин слегка покраснел, хотя я скорее чувствовала это интуитивно, чем осязала нитями. — Один из приезжих святых братьев поведал мне о моих корнях, назвав тем самым «наследником избранности». Но… разве это что-то меняет? Я не получил никакого наследства, а мои родители все так же мертвы. Все, что мне дала эта информация, это лишь чуть большая толика уверенности, что я следую по истинному пути. Не то чтобы я когда-то в этом сомневался…