Алая маска

Он поднялся из-за стола, и я с ним. Я направился было к выходу в общую залу, но Маруто, ухватив меня за рукав, так, что я покачнулся, указал мне другое направление. За пестрым ситцевым пологом скрывалась потайная дверь, через которую мы и выбрались во двор, а оттуда на улицу. В этой части Знаменской, под покровом темноты, творилась своя неспокойная ночная жизнь; метались тени, из мрака раздавались отрывистые гортанные выкрики – наверное, слух об облаве уже понесся по кварталу, где трактиры, постоялые дворы и притоны лепились друг к другу, как грибы в одной грибнице. И точно, вскоре с улицы послышались свистки жандармов и топот погони…

Я поскользнулся на каких-то помоях, разлитых в подворотне, и упал бы в грязь, если бы Маруто не подхватил меня. Впрочем, и это не испортило моего добродушного настроения.

Несмотря на протесты моего товарища, я передал ему половину суммы, уплаченной им в трактире, и мы, сердечно пожав друг другу руки, разошлись каждый в свою сторону.

Не помню, как я взобрался по крутой лестнице на самый верх и добрался до квартиры. Еле открыв дверь ключом, я прошел в комнатку и, не раздеваясь, не снимая даже сапог, упал на постель. Неужели я так устал, что постель качается подо мной, словно плот на плаву? Все-таки изрядный недостаток дешевых трактиров – в кухонном духе, пропитывающем всю одежду, и, кажется, самую кожу желающих там откушать. Мне даже показалось, что я – не у себя в квартирке, а все еще в трактире, рядом с кухней, так от меня самого разило мясом с подливой и прогорклым маслом. Надо бы вывесить проветрить одежду, подумал я и не пошевелился. И тут же в дверь постучали.

Стучат, думал я отстраненно, а перед моим внутренним взором плыли медленно события сегодняшнего дня, вместившего так много: тело задушенного на полу в зеркальной зале, спутанные космы баронессы, разметавшиеся по подушке, неодобрительные гримасы сыскных агентов, бархатные глаза и пепельные кудри Лизы – почему-то я позволил себе в моих мыслях называть ее именно так…

В дверь стучали не сильно, скорее робко, но – настойчиво. Делать нечего, решил я и приказал себе подняться. Минута прошла, наверное, пока тело мое исполнило приказ разума. Голова все еще кружилась; а все-таки листовка у них нехорошая, подумал я и, пошатываясь, побрел к двери.

Отперев, я увидел на темной лестнице женскую фигуру, закутанную в платок, и не поверил своим глазам. Что за женщина? В такой час? Ко мне?

– Алеша… Алексей Платонович, да это же я, Татьяна… Высоко-то к вам как взбираться, под самую крышу, из меня и дух вон!

Она скинула с головы платок, и, напрягши зрение, я разглядел в своей ночной визитерше горничную тетки, Алины Федоровны.

– Что с Алиной Федоровной? – испугался я, а то с чего бы Татьяна прибежала так поздно через весь город.

– Да все хорошо, барыня в театре сегодня. Итальянцы приехали, концерт дают. А вы никак спали? Уж простите, что разбудила, только у меня письмо для вас…

– Да ты войди, Татьяна, – я посторонился, пропуская ее в квартиру, и она зашла, с любопытством озираясь.

– А тесно-то у вас как! А убирает кто? Хозяйка или приходящая прислуга? А готовит вам кто? – засыпала она меня вопросами.

– Ну, что тесно – так я тут ночую только, балов званых не устраиваю. А убираюсь сам, и готовлю себе сам, или в кухмистерской обедаю. – Услышав это, Татьяна скорбно покачала головой.

Из-под платка она вытащила крошечный голубой конвертик из плотной бумаги и протянула мне.

– От кого это, Татьяна?

– Да разве ж мое это дело? – Татьяна лукаво отвела глаза в сторону, но я видел, что ей безумно любопытно, что в конверте. – Прибежала барышня, к Алине Федоровне, расстроилась, когда узнала, что та уехавши. Помогите, говорит, Алексея Платоныча найти, письмо ему отдайте, срочное. Вот я и решилась к вам сюда, на Басков, зайти, письмецо отдать. Уж не ругайте.

– Так что за барышня, Таня? – нахмурился я, вертя в руках конверт. Мне почему-то не хотелось разрывать его при теткиной горничной, а она явно ждала этого момента, надеясь по лицу моему или по записке угадать, что тут за дело, и уж конечно, воображала амуры какие-нибудь.

– Нам не представившись. Хорошенькая такая, одетая богато, из благородных. Глазами черными все стреляла, и волосы у ней такие, – Татьяна руками изобразила волнистые пышные кудри вокруг лица. – Сказала, срочно беги. Так и вправду что важное? А, Алексей Платонович?

По лицу моему она, видно, поняла, что не дождется ответа, и, вздохнув, стала закутываться в платок, собираясь уходить.

– Алине Федоровне, когда вернется, кланяйся и передай, что у меня все хорошо, зайду к ней в воскресенье, – сказал я рассеянно, провожая Татьяну к двери. Конвертик жег мне руки.

Разочарованная Татьяна ушла в ночь, а я разорвал плотную голубую бумагу, пахнувшую чем-то мне знакомым; но к этому запаху примешивалось прогорклое масло…

В конверте оказалась надушенная записка без подписи, на французском языке.

Привожу ее целиком:

...