Ал.Абаринов. Дети разных народов

Майор Гуменюк вошёл стремительно и без стука – по-хозяйски, распахнув дверь в нашу офицерскую канцелярию. Мои коллеги после совместного распития как раз вышли отлить и качались где-то в солдатском сортире.

«Чё накурено?», – неожиданно дружелюбно спросил Гуменюк, не надеясь на ответ. «Абаринов!», – продолжил он, как будто в кабинете ещё кто-нибудь был. «Завтра готуйся – начпо с дивизии придёт на политзанятие! Сам полковник Кац». Тут он покрутил носом, что-то вспомнил и сказал: «А часнык – это ты правильно, без часныка сам понимаешь!» И ушёл.

Я передал его привет вернувшемуся Лёне Бойко, у которого в кармане кителя всегда была головка чеснока.

Мы ещё немного посидели, и я пошёл готовиться к встрече с начальником политотдела дивизии.

IV.

Утром замполит Гутман, окружённый букетом волшебных ароматов, успокоил меня: «Кац! Кац!!! Тоже мне вождь! Проведёшь занятие на тему – пиши, «Дружба народов СССР как залог успехов в боевой и политической подготовке», и успокойся! Кац! Шлимазл житомирский!"

Не смея возразить, я показал Ионе Моисеевичу совсем другую тему в своей прошнурованной тетради, скреплённой фиолетовой печатью на листе кальки под конторским клеем. «А это теперь куда?»

«Забудь! Ты дашь слово бойцам, а я таки помогу. Это сладкая хорошая тема. У нас-таки получится».

V.

Гутман и разделяющий по вечерам его мысли о светлом будущем Копытов, замредактора армейской газеты «На страже Заполярья», осмотрели плацдарм будущей встречи и перепланировали конфигурацию: стол Копытов молниеносно украсил журналами «Коммунист Вооруженных сил», чтобы создать наивную видимость тяги бойцов к этому прогрессивному изданию.

Вокруг меня усадили бакинца Юнусова, верзилу Гундарева, чуть было не окончившего пединститут в Ярославле, узбека Уразбаева, искренне обрадовавшихся предстоящей встрече в нашей убогой ленкомнатке. Белоруса Ефимова с комсомольским значком поставили с тетрадкой и приказали только чаще жестикулировать, читая какой-то безумный текст.

Когда вошли торжественно Кац и Гуменюк с несколькими старшими офицерами, я пережил примерно то же, что император Николай ІІ в Петропавловском соборе при коронации и, так же едва не потерял сознание.

VI.

Занятие прошло блестяще!

Ефимов, глядя в бумажку, активно жестикулировал – отпуск впереди всё-таки. Гундарев, всегда олицетворявший статую, вдруг взорвался и, по-волжски окая, сказал, что не мыслит жизни взвода без коллективизма, проявляющегося в осознанном подчинении личных интересов общественным, в товарищеском сотрудничестве, в готовности к взаимодействию и защите Родины. Копытов с фотоаппаратом «Зоркий» озарял лики волшебными вспышками.

Гутман, совершенно в тему, сложив пухлые ручки и обращаясь ко всем, с милой картавостью сказал, что благодаря таким как я, национальный вопрос в том виде, в каком он нам достался от царизма, решён окончательно.

Это был успех. Кац не аплодировал, но приобнял, прощаясь. Это было на уровне Ордена Почётного легиона.

Я был помилован.

* *

В Кандалакше ранней осенью нет дней краше, чем те, когда арктический холод только-только и робко-робко начинает вползать в повседневную жизнь. Воздух прозрачен, удивительно чист; травы пожухли уже, поминая отлетевших навсегда комаров и прочих надоевших за короткое лето неприятных заполярных насекомых. Ловишь на щёку первую сентябрьскую снежинку – и радуешься ей, как подарку, и представляешь Новый год, белейший в мире снег, и как выходим после курантов на улицу, а там все свои. И целуемся-обнимаемся, и почти все ровесники; кто-то упал, поскользнувшись, а все смеются – потому что хорошее настроение.

"Давай, вставай!"

Часть седьмая. Оселок.

І.

Любой, критикующий жизнь в прошлом столетии, имеет на это полное право только в том случае, если он хотя бы год отслужил в советской армии. Это же касается также всех прославляющих советский образ жизни; в основном это, как ни странно, молодые люди родившиеся после развала СССР.

Армия и её реалии остаются до настоящего времени оселком, на котором поверяются основные мужские ценности. Можно сказать, Олимпом для мужика - а не только поводом хлопнуть стакан под кильку на чёрном хлебе с лучком. Именно в армии мною были закреплены основы родительских постулатов и суть тех верных направлений, что даны нам в школе, университетах.

II.

Можно много болтать о прежней жизни - там, как говорят, всё было основательно плохо, зарегулировано, а пространство от Бреста до Владивостока было основано не по феншую...

Однако вся болтовня ершистых нынешних критиков разбивается о незыблемый гранит вопроса: "Ты где служил? Ты можешь лично построить полсотни людей, и чтобы они тебе в рот смотрели, ожидая не приказа – доброго слова?" И появляющееся ёрзанье, и потирание ручонок, и возникающее вдруг чесание затылков попросту не катят здесь; или вот это «э-эээээээээ»...

Отдаю себе отчёт, что это максима моей жизненной философии – пусть гражданское общество простит мне её, пожалуй, единственную, как и весь мой прочий заполярный субъективизм!

ІIІ.

23-е.