Акварельный портрет

Они помолчали некоторое время, думая каждый о своем. Потом Митя, продолжая свои мысли, проговорил вслух:

- Да, удивительное дело: приедешь в какой-нибудь город, поживешь короткое время, сделаешь кучу фотографий, а уезжаешь - и думаешь, как мало все-таки узнал о жизни, о людях... Встал ко мне под аппарат человек, улыбнулся, сказал несколько слов и пошел дальше. А какая его судьба будет, что в нем самое главное и чем отличается он от всех других?.. Сие на самой моей светочувствительной пленке не отражается...

Ольга Ивановна его не слушала. Митя понял: разговор уже не склеить и, распрощавшись, ушел к себе в комнату. Там он сейчас же улегся поудобнее, так что и матрос с приветом из Порт-Артура, и невзрачная девочка, сложившая тонкие ручки на переднике с карманами, и акварельный портрет были у него прямо перед глазами.

"Так вот у этого окошечка, значит, ты сидела, - говорил себе Митя, вышивая павлиньи перышки, когда туманились и слепли уже эти твои бедные серые глаза, потом разбирала неумелыми пальцами "Лунную сонату", что до сих пор лежит рядом с брошенными тут кем-то грубыми рукавицами. И здесь плакал в одиночестве по ночам машинист закопченного волжского буксира, твой Никиша, после твоей смерти..." С нежной грустью он смотрел и смотрел на портрет и все думал: ах эти старые портреты девушек, которые давно уже состарились, умерли!.. И тебя давно нет на свете, и все-таки ты вот глядишь на меня из потускневшей рамочки, и готовая возникнуть улыбка чуть приоткрывает тугие, влажные губы, точно ты вот-вот готова вскрикнуть от радости, нетерпеливо вглядываясь удивленными серыми глазами в твое давным-давно миновавшее будущее.

Кто знает, сколько никем не востребованной силы, любви и таланта перекипало, растрачивалось зря в домишках этих слободских переулков? Какие порывы к широкому вольному свету, какая жажда лучшей жизни, какие душевные богатства бесследно гасли в темных посадских тупиках под гиканье пьяных купцов в монтекарлах?..

О каких красивых, великолепных людях мы так ничего и не узнаем никогда? Даже того немногого, о чем я только догадываюсь, наслушавшись болтовни твоей старушки сестренки, глядя на твой портрет, милая ты, сероглазая!..

На следующий день кончался срок командировки Мити, и в кармане у него лежал уже билет на вечерний пароход. Рано утром, едва выйдя за калитку, он заметил, что у соседей напротив, где жил старик, посвятивший его в тайну Монтекарловского переулка, происходит что-то необычное.

Прямо на зеленой травке во дворе стоял обеденный стол, тюфяки и свертки стеганых одеял лежали тут же на сундуках, горшки с геранями и столетниками рядами выстроились на скамейке у ворот, и шелковый абажур настольной лампы высовывался из ведра. Сам старик сидел за столом, как именинник, в зеленой фетровой шляпе, при галстуке, и потел на припеке о большим узлом на коленях.

Напротив него сидела пожилая женщина и тоже держала узел на коленях и еще кошку, высовывавшую усатую морду из кошелки. Какой-то паренек, стоя на стремянке, отключал электрические провода от дома.

- С отъездом? - крикнул Митя.

Старик, узнав Митю, чуть поклонился, насколько позволял узел, упиравшийся ему в подбородок.

- Дожидаем машину! Отбываем к более современной жизни!

Митя, задержавшись на минутку, снял старика с узлами и кошку, потом снял паренька с проводами и, торопливо попрощавшись, побежал дальше: недоделанных дел у него на последний день, как всегда, оставалось многовато...

Вечером к Ольге Ивановне неожиданно явились гости: Леля со своими товарищами.

- Это что за новости, тетенька? - входя, громко сказала Леля и сморщила нос. - Табачищем у тебя пахнет! Кавалера себе завела?

- А что ж, и завела! - вызывающе ответила Ольга Ивановна. - И варенье дарит. Каждый день по банке!

Лелина бывшая одноклассница и подруга Нина Аргамакова взяла банку и, разглядывая ее на свет, одобрительно пробормотала:

- А что? Ничего кавалер. Не очень изобретательный, а старательный.

Парни, курившие у раскрытой двери террасы, тихонько рассмеялись. Двоих из них - рыжего Генку и ушастого Зайкевича - Ольга Ивановна знала давно: они уже четвертый год работали вместе с Лелей в одной строительной бригаде. Третий, кудрявый, белокурый, которого все называли Люша, пришел в первый раз и знаком был Ольге Ивановне только по имени.

Она была взволнована и обрадована приходом Лели. Даже шум и громкие разговоры ей были сейчас приятны, а поэтому она старалась держаться как можно равнодушнее и холоднее, чтобы, не дай бог, не подумали, что она соскучилась без людей, особенно без племянницы, которую за глаза она называла всегда Лелечкой, а в глаза Лелькой.

- Ну что ж, надо вас чаем угостить, - небрежно объявила Ольга Ивановна. - Сейчас самовар поставлю.

- Ни в коем случае! - тихо и решительно сказал Люша, отнял у нее из рук самовар и понес на крыльцо.

- Постой, погоди хватать! - сварливо приговаривала Ольга Ивановна, не отставая от него ни на шаг. - Привыкли со своими бульдозерами, а самовара, может, в жизни в руках не держали!