Аквамарин

Полицейская лодка подплывает поближе к канату. Аквалангисты в воде подают знаки. Включается лебедка, и тут же на борт поднимают что-то. Это некое устройство с приделанной к нему разорванной сетью.

Какой-то мужчина заговаривает с полицейским, который всё еще держит меня. Он хочет знать, был ли это саботаж, на что полицейский отвечает:

– Ну зачем кому-то срывать праздник? Нет, скорее всего, это браконьерство.

– Браконьерство?

– Наверняка. Тут куча народу ловит рыбу, разные виды, которые вымерли в других местах, а у нас, наоборот, охраняются.

– Это должны быть какие-то крупные рыбы. Сеть была большая.

– Тут важен размер ячеек, а не самой сети, – объясняет охранник.

Кто-то подходит ко мне. Это доктор Уолш. Он рассматривает меня глазами, сузившимися до тоненьких щелочек.

– Мне кажется, – произносит он с омерзительными нотками в голосе, – что отговорками ты теперь не отделаешься. Теперь уже основательного медицинского обследования не избежать.

Я смотрю на него и не знаю, что сказать. Я невольно сжалась от его слов, и полицейский сразу же усилил свою хватку.

– Джон Бреншоу показал, что ты делала ему искусственное дыхание под водой, – продолжает доктор Уолш.

– Это запрещено? – отвечаю я несколько более дерзко, чем следовало бы.

– Это нет, – замечает он. – А вот генетические манипуляции в нашей зоне запрещены.

В это мгновение на нас обоих падает тень – отец Пигрита возник из ниоткуда и возвышается над нами как гора.

– Означает ли это, – спрашивает он ледяным тоном, – что Саха должна быть наказана за то, что спасла жизнь этому мальчику?

Доктор Уолш вжимает голову в плечи.

– Речь не об этом. Речь о Принципах неотрадиционализма.

– Ах, – произносит профессор Боннер таким тоном, как будто только что обнаружил нечто крайне любопытное. – Ну да, Принципы. Их знает каждый. Но кто помнит преамбулу Принципов? Вы вот помните, доктор Уолш?

Доктор злобно смотрит на него снизу вверх.

– Что вы хотите этим сказать?

– Если бы вы помнили, как звучит преамбула, вы бы знали ее главный постулат: Принципы должны служить людям, а не наоборот.

Доктор Уолш упрямо выпячивает подбородок.

– Это уж решать Городскому совету, – заявляет он. – Ну, или Совету зоны.

Профессор Боннер ухмыляется.

– Вот именно. А мы же не хотим высказывать какие-то суждения до того, как эти органы выскажут свои?

Какое-то мгновение доктор Уолш не знает, что сказать. Но быстро приходит в себя и произносит сквозь зубы:

– Только не стоит питать чрезмерных надежд. Особенно вам, как историку.

После чего он разворачивается и уходит сопровождать группу, поднимающую Бреншоу на борт санитарной лодки.

Я поднимаю глаза на отца Пигрита.

– Что он хотел сказать этим «вам, как историку»?

Профессор Боннер смотрит на меня, и в его взгляде читается глубокая озабоченность.

– Он хотел сказать, – тихо отвечает он, – что до настоящего момента каждый случай неразрешенной генетической манипуляции заканчивался депортацией из неотрадиционалистских зон.

Неделя обещает быть ужасной. Но мне можно домой, это радует. Правда, доставляет меня туда полиция, к ужасу тети Милдред и под любопытными взглядами всей округи. Мне надевают на ногу электронный браслет, чтобы следить за моими перемещениями, и запрещают мне выходить из дома. Праздник удался, полнейшая катастрофа. Удивительно, что еще каких-то пару часов назад я чувствовала себя звездой и была уверена, что времена, когда меня обзывали Рыбьей Мордой, остались позади!

Всё воскресенье тетя Милдред занимается тем, что в отчаянии ломает руки. То и дело ее начинают сотрясать рыдания, которые сопровождаются невнятными жутковатыми звуками. Такой я ее еще никогда не видела. Я тоже совершенно раздавлена.

Раздавлена, но в то же время невероятно зла, до такой степени, что мне кажется, у меня глаза вытекут от ярости. Может, надо было дать Бреншоу утонуть? В этом была моя ошибка? Если да, то шли бы они ко всем чертям, эти благородные хранители неотрадиционалистских ценностей.

Я что, просила, чтобы меня генетически модифицировали?

К вечеру рыдания и заламывание рук несколько ослабевают. Мы начинаем строить планы. Тетя Милдред достает планшет, открывает карты, ищет условия переселения. Конечно же, мы не обнаруживаем ничего такого, чего и так не знаем: метрополии принимают всех (поэтому они и называются свободными зонами), но там дорого. Жить в зонах концернов дешевле, но нужно соблюдать миллион правил. Религиозные зоны требуют, чтобы ты исповедовал их религию. И так далее и тому подобное.

Но в целом хорошо задуматься об альтернативах.

Утром в понедельник перед нашим домом паркуется полицейская машина с двумя полицейскими, которые не двигаются с места, пока после обеда их не сменяют двое других полицейских. Которые тоже не двигаются с места.

Мы понять не можем, что бы это означало. На выходных, чтобы я не сбежала, было достаточно электронного браслета, зачем же теперь дополнительные усилия? И почему они так боятся, что я сбегу, если депортация и есть то наказание, которое меня ждет?