Актриса

В начале нашего разговора Валерий Гладышев спросил, кто был вторым в том самом джипе, кого ранил Максим. Это была Джой. Следовательно, она постоянно держала Катю под прицелом. Как она воздействовала на ее психику, использовала ли сеансы гипноза и медикаментозную терапию, пока сказать трудно. Она жива, поэтому надеюсь, что многое выяснится позже.

Алена задумалась, сняла очки, потерла кулачками глаза.

— И сколько же времени им понадобилось, чтобы подготовить осуществление своего плана? — подала голос с последнего ряда Сколопендра.

— Больше года. — Алена оглянулась в поиске стула, и Митя Травкин тут же услужливо придвинул его. Алена села, тяжело вздохнула. — Миссис Баррент перебралась в монастырскую обитель. Визиты Джой и Адама были очень частыми, так как здоровье их подопечной ухудшалось с катастрофической быстротой. Естественно, не без их помощи. О других врачах княжна Оболенская не хотела даже слышать: супруги Ламберти наблюдают ее столько лет, кому, как не им, знать все о ее организме!

Единственно, кто настаивал на тщательном лечении в хорошей клинике, была Мария Кохановская. Может быть, она что-то подозревала. Но миссис Баррент была слишком упряма, чтобы прислушаться к мудрому совету компаньонки.

Сердечные приступы стали повторяться с пугающей частотой. Когда после одного из них миссис Баррент просила священника соборовать ее, явилась Джой с письмом от Кати, в котором сообщалось, что сестра Нины Николаевны жива, бедствует, получая гроши за работу вахтером, и не имеет возможности даже купить себе необходимые лекарства. Реакция Нины Николаевны была незамедлительной. Она продиктовала письмо своей сестре, выписала чек на приличную сумму и поручила Адаму срочно переправить все в Москву. Ночью ей стало хуже. Она распорядилась послать за своим юристом. Мистер Стоун, всю жизнь ведший дела супругов Баррент, оказался настолько любезен, что несколько недель назад даже прислал подробный рассказ о последнем свидании с госпожой Баррент. Так получилось, что дядя Глеба Сергеева, мистер Холгейт, связался с ним по телефону из посольства ровно через неделю после смерти Нины Николаевны Оболенской.

Вот письмо господина Стоуна. Перевода нет, поэтому, как смогу, сделаю это сама. Начало пропускаю — тут поздравления мистера Холгейта с Рождеством и всякое такое, что не относится к делу. Он пишет:

«Госпожа Нина Баррент была очень плоха, когда ее друзья, замечательные врачи, опекающие ее после смерти господина Баррента, привезли меня к ней.

Как объяснили мне по дороге, у нее начался отек легких и жить ей оставалось совсем мало.

Миссис Баррент пожелала немедленно составить завещание на имя ее родной сестры Елены Николаевны Оболенской. Мне, как юристу, требовалось время, чтобы уточнить наличие ее сестры, узнать адрес, по которому она проживает. Но за меня уже сделали эту работу Адам и Джой. У них на руках оказались все необходимые документы, удостоверяющие личность Елены Николаевны Оболенской: копия ее паспорта, заверенная московской нотариальной конторой, справка с места работы и даже фотографии. Их было несколько. Одна растрогала меня до слез. Две прекрасных молодых девушки — одна из них, собственно, совсем девочка — обнимали друг друга за плечи на фоне Эйфелевой башни, и их сияющие радостные лица, казалось, кричали парижским прохожим и всему белому свету о неподвластности времени, о торжествующей не преходящести их вечной весны…»

Алена недовольно поморщилась своему неловкому переводу и перевернула лист исписанной бумаги.

«Госпожа Нина Баррент увидела эту фотографию впервые: чета Ламберти щадила ее сердце, но теперь ей все равно уже ничем нельзя было помочь. Миссис Баррент долго всматривалась в другую фотографию, с которой смотрели грустные глаза худой старой женщины. «Боже мой, боже мой… Леночка, какие же мы с тобой стали…» Это были ее последние слова.

Двадцать миллионов долларов госпожа Баррент завещала своей сестре. Пятьдесят миллионов — монастырю, в котором она провела больше года. И огромную сумму она оставила своей компаньонке Марии Кохановской, нежно заботившейся о ней до самого конца…»

Алена замолчала и пробежала глазами остаток текста.

— Ну вот, собственно, и все… Удача, как вы видите, сопутствовала задуманному, и, вероятно, они бы получили миллионы. Но эта своевольная «госпожа» не всегда только воодушевляет… иногда она развращает. Катя перешла грань… она была в упоении от своей вседозволенности. Но тут подвернулась Энекен…

— Да уж, этот дикий сюжет ни в какие ворота не лезет! — Гладышев встал и, размахивая руками, заговорил, как всегда, громко и развязно: — Я лично никогда не поверю, чтобы дохлая Воробьева сумела выкинуть в окно Энку, в которой было килограммов восемьдесят, не меньше.

— А ты ее взвешивал? — взорвалась почему-то Маша Кравчук.

— Взвешивал-не взвешивал… а Воробьева бы точно с ней не справилась. И вообще, что эта дурища нашла в хлипком красавчике, близоруком, как последний крот?