Актриса

Вошедшая в комнату Оболенская прервала проникновенный монолог Татьяны:

— Ну совсем без памяти! И куда же меня угораздило их засунуть? — пробормотала она.

— Что стряслось-то, Николавна? Лицо такое, точно пожар где!

Елена Николаевна изумленно взглянула на соседку.

— Действительно горит, без шуток! А я, как на грех, ключи от боковых ворот к складу декораций куда-то задевала. Пожарной машине к порталу, где горят декорации, легче подъехать. А так через весь театр тянуть шланги. Я же хорошо помню, как вешала ключ на щит, — говорила словно сама себе Оболенская. — Вчера, как раз в мое дежурство, провезли из мастерских задник для спектакля, я открыла им, они загрузили… Ах ты, Боже мой, могла ведь в карман сунуть!

Елена Николаевна ринулась к вешалке, обшарила свой старенький плащ и со сконфуженной улыбкой с ключом в руках опустилась на стул.

— Не приведи Господь, так и весь театр выгорит! — ужаснулась Татьяна. — А что? Вон универмаг напротив нашего овощного как есть целиком выгорел!

— Пожалуйста, не надо нагнетать обстановку! — Высокий голос Адама с сильным акцентом прозвучал неожиданно забавно, даже побледневшая Оболенская улыбнулась, а Татьяна несколько секунд повизгивала, зажимая рот ладошкой.

— Дай мне вон те таблетки, Танечка, — виноватым голосом попросила Елена Николаевна, прижимая к сердцу руку и морщась от боли.

— Это сердце? Да? Давайте вызовем врача, — всполошился Адам. — Сердечную боль терпеть нельзя… Надо уложить бабушку в кровать, — обратился он к Татьяне.

— Ничего не надо. Со мной такое иногда случается. Пройдет. И ложиться не надо. Мне так лучше. Не волнуйся, солнышко. У меня к тебе будет только небольшая просьба. Не сочти за труд, Адам, отвезти в театр ключ. Это будет, конечно, с запозданием… Пожарные уже тушат огонь. Загорелись декорации, которые должны были поставить на сцену для завтрашнего прогона нового спектакля. Как же это могло случиться?! Бедная Алена Владимировна! И актриса из Эстонии приехала…

— Бабушка, теперь уже нечего убиваться по этому поводу!

— Правда что, Николавна. Раз пожарники там, значит, все потушат. Ты давай нервы свои не вскручивай. Иди, милок, двигай! Чем скорей ключи доставишь, тем лучше.

Адам взял ключи и, чмокнув мадам Оболенскую в щеку, попрощался с Татьяной.

— Не больно-то ему по душе пришлась твоя просьба. Ишь лицо какое недовольное стало! — проговорила Татьяна, когда за Адамом закрылась дверь.

Елена Николаевна тяжело вздохнула и не сразу ответила:

— Это от застенчивости, Танюша. В чужой стране, среди непонятных людей… Да еще с амбициями истинного Оболенского…

Декорации к премьерному спектаклю сгорели дотла.

Если буквально неделей раньше, когда театр был в ажитации по поводу болезни Воробьевой, люди ссорились, выясняли отношения, делились на группы сочувствующих и злорадствующих, то теперь все органы единого театрального организма дышали и функционировали в унисон.

В коридоре мирно беседовали Нина Евгеньевна Ковалева и Энекен Прайс, уже три дня репетирующая вместо Кати Воробьевой в спектакле, премьера которого теперь уже точно отодвинулась на неизвестный срок.

— Вы-то не хуже меня знаете, Нина Евгеньевна, что в театре, абсолютно так же, как в человеческой судьбе, случаются черные полосы, когда все сбоит, ничего не складывается, следует цепь досадных совпадений, недоразумений. Одним словом, другого выхода, как мужественно все пережить, и нет…

— Все правильно, Эночка, но у нас через неделю юбилей театра. Это даже не премьера. Его не перенесешь, не отменишь. Все согласовано и в Министерстве культуры, и в правительстве. Сцену, конечно, мы приведем в порядок — обгорел только левый портал, но у людей настроение какое-то упадническое… У актеров капустник никак не идет… Эта Воробьева словно заколдовала всех. Ее отсутствие остановило всю работу театра. — Ковалева усилием воли задавила в себе явную ненависть, и лишь легкая, вполне уместная досада прозвучала в ее словах.

— В капустнике она тоже была главной персоной? — уточнила с иронией Энекен.

— В том-то и дело. И теперь то, что легко удавалось ей, избалованной успехом, окруженной любовью… Короче, озорно, импровизационно, с юмором хулиганить в этом капустнике никому не удается. А она репетировала так, что от хохота стон стоял… Ну да ладно, все как-нибудь утрясется.

— Я очень вам этого желаю, Нина Евгеньевна! — с чувством произнесла Энекен.

Ковалева с симпатией окинула взглядом красивую, породистую эстонку.

— Так что же, заказывать вам билет на завтра? Может, задержитесь на юбилей?

— Что вы, что вы, Томас мне тогда голову оторвет. Он у нас так же крут, как ваша Алена.

— Да, ваша подруга сумела взять театр в оборот…

Энекен пожала плечами:

— Да уж и не такая она мне подруга. Просто учились на параллельных курсах. Мы с Женей Трембич на актерском, а Алена на режиссерском. Да еще потом я у нее в дипломном спектакле играла.