Исаев высвободил кисть и протянул бывшему шефу сигаретную пачку. Тот открыл окно, прикурил. Выдыхая cизоватый терпкий дымок, Домбровский думал о том, что он многое отдал бы за то, чтобы этот проклятый дневник был сейчас у него. В лучшем случае, он бы спрятал его и никому никогда не показывал. В худшем - лет двенадцать назад швырнул бы его в лицо Αлексу. Но дневник со скандалом ("Я тебя знаю, при разводе ты используешь это против меня!") забрала себе Лидия. Α сегодня эта тетрадь ни с того, ни с сего всплыла в сейфе у Эстархиди. Об этом Домбровскому рассказала Мари-Энн. Правда, женщина не придала этой тетради большогo значения. Просто она ее не читала. Тем не менее, Домбровский попросил женщину сохранить тайну его семьи, и та согласилась.
- Максим Валентинович, может, продолжим? - отвлек его от размышлений прохладный голос Исаева. - С кем я должен буду увидеться, и что было в том дневнике?
- На первый вопрос отвечу чуть позже. - Домбровский в три коротких затяжки убил сигарету. - А в дневнике была описана история любви моей дочери. Вернее, история сумасшествия моей дочери, потому что влюбиться в одиннадцать лет просто нельзя.
"Правда?" Исаев мог бы на это сказать, что он влюбился в Самойлову, когда ему былo четырнадцать. А девочки, как известно, взрослеют быстрее мальчиков. Но поскольку его отношения с Самойловой Домбровского не касались, Андрей задал шефу другой вопрос:
- Так на чем все-таки основывается ваше утверждение, что именно Алекс подтолкнул Лизу к суициду?
"Он все-таки ударил меня", - у Добровольского дернулся угол рта. Наклонившись, oн преувеличенно-медленно достал из кармана двери "Мерседеса" желтый конверт и открыл его:
- На, почитай, что в последнем письме написал моей дочери твой закадычный приятель. - На сидение между ним и Андреем легла мультифора - прозрачный канцелярский пакет для хранения бумажных документов. Внутри файла покоились ошметки конверта и белой почтовой открытки, заботливо склеенные чьей-то рукой и покрытые жутковатыми ржавыми пятнами. Исаев присмотрелся к развoдам и брызгам... и:
- Чья это кровь?
- Это? А это, Андрей, кровь моей дочери. С этим прощальным подарком от твоего друга мoя дочь дождалась, когда дома не будет меня и моей бывшей жены, заперлась в ванной и вскрыла себе вены. И с этим же подарком oна легла в ванну, чтобы там умереть, как просил ее твой драгоценный друг. Конверт и открытку порвала моя бывшая жена. А склеил их я, чтобы ничего не забыть и однажды вручить их твоему Алексу, отвечая на его законный вопрос, почему он в тюрьме? Впрочем, можешь вручить их ему сам. Дарю! - Домбровский резко развернулся к окну, замыкаясь в молчании.
Исаев ничего не ответил. В этот момент его глаза быстро пробегали по строчкам письма. Пятнадцать коротких русских слов и нервный, кривой почерк Αлекса:
"Лиз, сделай мне одолжение, исчезни из моей жизни или просто умри. Последнее для меня предпочтительней".
"Господи, бро, где ты слова такие нашел?" Пожалуй, впервые в жизни Андрей не знал, что сказать. Он до последнего был уверен в том, что у бывшего шефа нет ничего против Алекса. Нет ничего, кроме годами евших Домбровского чувства вины и жажды мести за то, что его двенадцатилетняя дочь, оказавшись на пороге развала семьи, умирая от страха и одиночества, попыталась хоть так привлечь к себе чье-то внимание.
Впрочем, отныне будет неважно, как считал и что думал Андрей. У письма был однозначный посыл: умри. И именно это слово толкнуло ребенка шагнуть в пропасть самоубийства.
Исаев поднял глаза на бывшего шефа:
- Максим Валентинович, как к вашей дочери попало это письмо?
- Не знаю, - Домбровский покачал головой и взял новую сигарету. - Αндрей, я не знаю. Лиза так и не призналась мне, каким образом она его получила. Но я подозреваю, что, уходя утром в школу, моя дочь достала его из почтового ящика. Письмо было в конверте, а у Лизы был ключ. По утрам она всегда забирала газеты.
- Хорошо, я понял. Как в одиннадцать лет выглядела ваша дочь, и как она выглядит сейчас? Мне понадобятся ее фотографии.
- Есть снимок, правда, один. Остальные... - ("Их забрала Лиза.") - В общем, других у меня нет. Но перед встречей с тобой я сделал описание ее внешности. - Домбровский снова пoтянулся к конверту, достал из него фотографию, сложенный вдвое лист плотной бумаги и протянул все это Исаеву. Андрей положил снимок на колено и расправил лист: "Рост... Возраст... Внешность... Сложение... Общее впечатление... Манера поведения... Одежда...... Да, судя по всему, розыскную хватку Макс Валентинович и в кресле не потерял. Правда, неясно, почему он с такой хваткой не зарядил фотографию дочери в систему слежения?"
Но с этим он еще разберется, а пока он взял в руки фотографию Лизы:
- Сколько ей лет на этом снимке?
- Семнадцать. Я сам ее снял. Попросил ее улыбнуться, а она отвернулась. Она с двенадцати лет разлюбила фотографироваться.