Акт бунта

— Пресли. Мария. Уиттон. Чейз. — Каждое слово подобно пуле, попадающей мне прямо между глаз. Когда я перестану произносить это бесконечное имя?

— Та рыженькая?

— Да. Рыжеволосая.

Она подозрительно смотрит на меня.

— Ты подружился с ней?

Я одариваю ее натянутой улыбкой.

— Я только что так сказал, не так ли?

— Прости меня, если мне трудно тебе поверить. Ты никогда не проявлял интереса к дружбе с кем-либо, кроме своих соседей по дому. В любом случае. Пресли сейчас на втором этаже, в старой кладовой. Она не на четвертом этаже. Жди здесь. Я пойду найду ее и спрошу, хочет ли она потусоваться с тобой…

— Черт побери, женщина! Забудь об этом. Разговаривать с тобой — все равно что добровольно биться головой о стену! — Потом поворачиваюсь и направляюсь к выходу. Позади меня учитель английского издает милый ворчливый звук, который, как я думаю, должен означать разочарование.

— Черт возьми, Пакс! Ты же знаешь, что тебе нельзя ругаться при мне. И не называй меня «женщина»!

— Отлично. Буду придерживаться «Джарвис».

Она визжит, теперь еще более сердитая. Я тихонько посмеиваюсь, когда толкаю дверь и выхожу в начинающиеся сумерки. Моя работа здесь закончена. Я получил информацию, за которой пришел, а бедная мисс Рид даже не поняла, что именно она дала ее мне.

***

Ночной воздух наполнен ароматом хвои и зелени. Я вешаю свою одежду на нижнюю ветку дуба, наслаждаясь поцелуем водяного пара, покрывающего мою обнаженную кожу. Передо мной грохочет водопад Гвиневры — тонны воды с ревом переливаются через край скользкой каменной плиты. В течение дня поток воды разбрасывает радуги в воздухе, когда опускается в глубокий бассейн на глубине десяти метров, но сегодня вечером, когда плотная гряда облаков закрывает луну и свет звезд, вода исчезает в небытие.

Я нашел это место через несколько месяцев после того, как приехал в Вульф-Холл. Пока Рэн рисовал, а Дэш стучал по клавишам своего пианино, прежде чем взять в руки фотоаппарат, я отправился в густой лес, который покрывает гору, на которой мы живем, и осмотрелся в нем. Гнездо разъяренных гадюк, постоянно бурлящих и извивающихся в глубине моего живота, успокоилось, когда я окружал себя деревьями. Я замирал и учился дышать. За пределами леса очень трудно вспомнить, как это делается. Однако в тот момент, когда подошвы моих ботинок касаются грязи здесь, напряжение, которое охватывает меня каждый второй час бодрствования, отпускает свою хватку, и на короткое время я свободен.

Я не очень часто прыгаю по ночам. Знаю, как опасно бросаться с уступа в пустоту, когда внизу даже не видно водоема, но я достаточно доверяю себе. И прыгал много раз в течение дня, когда прикидывал, как далеко мне нужно оттолкнуться от скалы, чтобы избежать зазубренных скал внизу. Я давным-давно сохранил эту информацию в своих мышцах — тело помнит. Оно знает такие вещи — и я очень спокоен, когда отталкиваюсь от холодного, гладкого края камня.

Я разбегаюсь и бросаюсь в темноту.

Холодный ветер пробегает по моей покрытой мурашками коже, когда лечу, сначала вперед, а затем вниз, когда сила тяжести берет верх, и я начинаю падать. Мой желудок сжимается. Я издаю громкий возглас, сводя ноги вместе, скрестив лодыжки, вытянув пальцы ног, а затем на меня обрушивается шок от холодной воды. Я пробиваюсь сквозь поверхность воды, погружаясь все ниже, и даже с открытыми глазами вообще ничего не вижу. Ни малейшего проблеска света, который вывел бы меня обратно на поверхность.

Я позволяю физике делать свою работу.

Человеческое тело плавает, особенно когда в его грудной полости есть легкие, полные воздуха. Вместо того чтобы пытаться подняться, я сдаюсь сокрушительному холоду, ожидая, когда мое тело поднимется самостоятельно. Это противоречит всем моим инстинктам — вот так ждать. После выброса адреналина мое тело наполнено энергией и отчаянно хочет двигаться, но я заставляю его повиноваться. Медленно всплываю на поверхность, мои легкие покалывает от желания, когда я сдаюсь и позволяю себе глотнуть свежего воздуха.

Все устремляется ко мне и от меня одновременно. Та гребаная француженка, с которой я трахался на Корсике. «Контесса», кренящаяся на причале, как игрушечный кораблик, медленно исчезающий под водой; моя мать, больная и умирающая; момент в больнице, как раз перед тем, как меня сморила анестезия, когда я задался вопросом, проснусь ли снова. И Пресли, ее лицо забрызганное ее собственной кровью, такое чертовски красивое в предсмертном состоянии.

Я держусь на воде, в восторге от того, какая темная и густая вода вокруг меня, черная, словно нефть. Взволнован тем фактом, что я понятия не имею, насколько здесь глубоко, или что может скрываться в глубине небольшого бассейна, готового откусить от меня кусочек.