Акт бунта

— Сомневаюсь, что «Соитие ненависти» часть обязательной учебной программы, — возражаю я. — Директор Харкорт знает, что ты читаешь нам такую провокационную грязь? Она думает, что мы здесь изучаем «Маленьких женщин», а ты расхаживаешь по комнате, распевая лирические стихи о том, как дегустируешь сперму.

Фитц бледнеет; требуется много усилий, чтобы заставить его отреагировать на что-либо, но от этого комментария мужчина становится цвета отбеленной муки.

— Я пытаюсь сделать урок английского языка более интересным для кучки похотливых идиотов-подростков. Если вы предпочитаете работать над эссе на три тысячи слов о Джо Марч и феминизме, тогда пожалуйста.

Дэш за все это время не произнес ни слова. Его взгляд рассеян, когда он оглядывает комнату, взгляд скользит по стопкам книг, заполненным креслам и восхищенным лицам наших одноклассников. Я указываю на Фитца, приподнимая бровь.

— Не хочешь высказаться по этому поводу? — Я не должен был бы раздражаться, но этот ублюдок в последнее время часто отвлекается. В этом замешана девушка. Уверен в этом. Я просто еще не понял, какая именно. Не уделял этой проблеме особого внимания.

Дэш моргает, переводя взгляд на меня. Ему требуется секунда, чтобы сориентироваться. А потом:

— Оу. Я бы сказал, что на данном этапе все это неактуально. — Он растягивает слова, его английский акцент приправлен отвращением. Дэш бросает на Фитца недовольный косой взгляд.

Фитц скрещивает руки на груди, его темно-карие глаза буравят нас троих.

— И с чего ты сделал такой вывод?

Дэш не отвечает. Он поднимает указательный палец… и через две секунды в коридоре раздается пронзительный звон колокольчика.

— С того, что теперь мы все свободны, — говорит Дэш. Медленная, насмешливая улыбка, которая расползается по его лицу, чертовски вызывающая. Я подумываю также ухмыльнуться, но решаю не делать этого. Иногда нейтральное, ровное выражение лица гораздо эффективнее.

Доктор Фицпатрик удивляет меня, выдавив улыбку; парню всего чуть за тридцать, и он симпатичный чувак. Реально. Когда парень так ухмыляется, я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом, почему он решил стать профессором английского языка, а не актером или моделью, как Пакс. Ни один человек, похожий на Фитца, не захочет стать учителем, если только для него не закрыты все остальные двери.

Другие ученики, сидевшие на своих кушетках и развалившиеся в креслах, оживают. Собирают свои вещи. Вокруг нас вспыхивают разговоры, большинство из которых посвящены скандальным стихам, которые Фитц только что решил прочитать вслух. На другом конце комнаты Мара Бэнкрофт что-то кричит Паксу и подмигивает ему. Он реагирует так, как всегда реагирует Пакс: показывает ей средний палец.

— Хорошо, ладно. Тишина! — Фитц хлопает в ладоши. — Послушайте. Я хочу, чтобы к полудню понедельника каждый из вас написал стихотворение. Вы можете загрузить его на портал или забросить в мою каморку. Шокируйте меня. Удивите меня. Дайте мне похоть, жадность, власть, секс. Вызовите у меня реакцию. Покажите мне силу английского языка! Бонусные баллы, если вы сможете сделать это, не используя ни единого ругательства!

Хор ворчания сменяет смех и веселую болтовню.

— О. И Рэн? Останься на минутку. Нам с тобой нужно обсудить механизмы иерархии и власти.

— Я прекрасно знаю, как работает и то, и другое.

Выражение его лица холодное, взгляд твердый и острый, не терпящий возражений. Однако я сталкивался лицом к лицу со своим отцом. Генерал Джейкоби более устрашающ во сне. Если Фитц хочет запугать меня, ему придется постараться намного сильнее, чем это. Но… к черту это. Какого хрена. Дальше у меня урок истории, и я не могу представить себе участи хуже, чем выслушивать очередную бесконечную (и неверную) лекцию о второй мировой войне. Веселье разливается по моим венам, я хлопаю Дэша и Пакса по плечам, мотая головой в сторону выхода.

— Все в порядке. Встретимся позже.

В прошлом году Пакс так сильно ударил нашего предыдущего учителя английского, что сломал тому глазницу. Парень предположил, что Пакс может извлечь выгоду из наставничества; Пакс выбрал насилие. Однако сегодня за обедом он пропустил свой полуденный кофе. Его энергетический уровень, должно быть, на исходе. Вместо того чтобы наброситься с кулаком на дока Фицпатрика, парень бормочет себе под нос:

— Сегодня утром на YouTube я узнал, как взорвать машину. Хочешь, чтобы я потренировался?

И он взорвал бы машину Фитца. Возьмите высокоинтеллектуального, необычайно воинственного, глубоко скучающего человека и заприте его в школе-интернате на вершине горы посреди чертова нигде, и там обязательно будут взрывы.

Я ухмыляюсь, качая головой.

— Все хорошо, Дэвис. Я справлюсь.

Я сажусь задницей на край парты, ожидая, пока остальные ученики уйдут. Фитц упаковывает свою кожаную сумку, убирает белую доску, наводит порядок на своем столе. Как только дверь за последним учеником закрывается, он поворачивается ко мне лицом, засовывая руки в карманы. Откидывает голову назад, сжимает челюсть.

— Почему вы трое все время спорите со мной обо всем? — спрашивает он.

Я смотрю налево. Направо.