Аксенов

А.К.: А мы есть подаксеновики и в данном разговоре этим интересны, потому что Аксенов повлиял на наши судьбы. На твою — с шестнадцати лет, а на мою — много позже, но тоже повлиял. Если бы не литература, в которую я рвался в большой степени потому, что меня аксеновская литература ушибла… Если бы не литература, то, закончив мехмат, стал бы я постепенно доктором наук ракетным и получал бы сейчас зарплату в шесть тысяч рублей. Или шестьдесят? Или гривен, поскольку сидел бы, будучи не слишком инициативным человеком, сейчас в том же Днепропетровске, где закончил мехмат. А скорей всего уже умер бы, потому что обязательно рано или поздно выпил бы вместо водки ракетного топлива.

Е.П.: А теперь ты находишься здесь, и мы сочиняем с тобой книгу про Аксенова, потому что он изменил нам судьбы… Да, так вот, иду я в институт историко-архивный. Мне хотя бы ночевать надо в Москве где-то, а ночевать в историко-архивное общежитие пустили. Хотя посмотрели характеристику и сказали: «Зря вы, зря, у нас одиннадцать человек конкурс на место, вы не комсомолец, характеристика сами понимаете какая». Но определили меня в келью, я это описал где-то, там общежитие было в монастырских помещениях, и я учу там все, что нужно, историю и так далее… Но выгнали меня и оттуда, а когда я пошел забирать документы, сказали: «Хорошо пристроился, в общежитии решил на халяву пожить». Выгнали меня, и тогда я пошел в геологоразведочный институт поступать. Имени товарища Серго Орджоникидзе. На Манежной площади он тогда был, переименованной к концу моего обучения в площадь имени 50-летия Октября. Я напротив Кремля учился… Я знал, что есть в Москве такой институт, потому что туда поступал мой школьный товарищ Саша Морозов, у которого — он жил уже в Москве — я первую ночь в Москве ночевал… Ну и вообще мне этот институт не чужой был, я еще школьником, в каникулы, работал в экспедиции радиометристом. На вступительных по литературе тройку получил, представляешь? Я о Маяковском писал. Ошибок не было, они написали — «за убогость содержания».

А.К.: Женька, это прекрасно, это же тост! За убогость содержания, товарищи!

Е.П.: Но меня все-таки принимают…

А.К.: Погоди, а какое это все имеет отношение к Аксенову?

Е.П.: Сейчас поймешь. Меня принимают в группу РМРЭ — разведка месторождений редких и радиоактивных элементов, куда всегда был недобор, где была повышенная стипендия и не было лиц женского пола…

А.К.: Потому что лица мужского пола там быстро превращались в лиц женского пола.

Е.П.: Нет. Во-первых, из лиц, там учившихся, мало кто стал ураном заниматься. Один, например, стал преподавателем иврита…

А.К.: От иврита, конечно, радиации нет.

Е.П.: И повышенная стипендия плюс. И была группа, где все читали книжки, это хорошие люди были. В общем, чтобы завершить эту историю… Замдекана у нас был Алексей Григорьевич Конский, брат народного артиста Григория Конского. Здоровенный мужик, веселый… Он поселился у нас в общежитии, женившись на уборщице. Ему было лет под шестьдесят… И однажды я Алексею Григорьевичу говорю: «Алексей Григорьевич, правда ли, что вы в молодости знали Михаила Булгакова?» Он, пораженный, на меня посмотрел и говорит: «Я-то его знал, но откуда ты, пьянь, можешь знать это святое имя?» Вот где я учился, это был замечательный институт. А поступил я туда из-за характеристики, а характеристику мне дали из-за Аксенова, его «Звездного билета»… Сгубил меня Аксенов, спасибо ему.

А.К.: Ты хочешь сказать, что твоя страннейшая судьба, что тот огромный вклад, который ты внес в российскую геолого-минералогическую науку, — это все Аксенов сделал?

Е.П.: Разумеется.

А.К.: Ты и есть подаксеновик в чистом виде. А я теперь очень коротко скажу, почему я подаксеновик. Я очень рано начал писать, и вот с тех пор, как я пишу…

Е.П.: Да уж не раньше, чем я.

А.К.: Нет, писать, может быть, и раньше, зато публиковаться — намного позже.

Е.П.: Ну, и во сколько же ты начал писать?

А.К.: Лет в двенадцать.

Е.П.: А я лет в десять примерно. Я написал письмо в издательство красноярское: вот книжки вы печатаете, а я, ребенок, книжки эти прочитал, и все они такое говно, что читать невозможно. И я помню, мне ответили оттуда, испугавшись, наверное: вы совершенно правы, но вы упоминаете книги, еще изданные при культе личности Сталина. Я помню, как к нам во двор принесли их письмо, и тогда мне матушка моя сказала фразу, которую потом неоднократно повторяла: «Ты допишешься-доболтаешься, что тебя свяжут и нам не уйти». Все, извини, действительно разболтался…