Аксенов

Накануне суда офицер познакомил ее с обвинительным заключением по делу. Под документом была подпись Вышинского, прокурора Союза ССР. Она помнила его — холеного, курортного, в круглых очках и вышитой рубахе… Его костлявую жену и дочку Зину, с которой ходила на пляж. А вспомнил ли онГинзбург, подписывая эту бумагу? Может, и да. Ну и что? Ведь не дрогнув послал на смерть старого друга — секретаря Одесского обкома Евгения Вегера. Да и его ли одного? Так что может значить фамилия дочкиной приятельницы?

Преамбула: «…Троцкистская террористическая контрреволюционная группа… при редакции газеты „Красная Татария“… ставившая целью реставрацию капитализма и уничтожение руководителей партии и правительства»; в списке подпольщиков имена людей, никогда не работавших в газете, или тех, кто давно покинул ее…

Но к чему все это? О! Вот и итог: «На основании вышеизложенного… предается суду военной коллегии… по статьям 58–8 и 11 Уголовного кодекса… с применением закона от 1 декабря 1934 года».

Но что это за закон?

Вопрос: ознакомились с обвинительным заключением? Всё ясно?

— Нет. Что значит закон от 1 декабря?

Офицер удивлен. Разъясняет:

— Этот закон гласит, что приговор приводится в исполнение в течение двадцати четырех часов с момента вынесения.

24 часа. И до суда 24 часа. Ведь на другой день после вручения обвинительного заключения обычно везут в суд. Итого — 48 часов. Жить 48 часов?..

Первого августа 1937 года Военная коллегия Верховного суда приговорила гражданку Гинзбург Евгению Соломоновну к десяти годам тюремного заключения со строгой изоляцией, с поражением в правах на пять лет и конфискацией имущества.

«Всё вокруг меня становится светлым и теплым, — писала Гинзбург в „Крутом маршруте“. — Десять лет! Это значит — жить!»

Она встряхнула локонами, закрученными перед судом, чтобы не осрамиться перед тенью Шарлотты Корде, и улыбнулась конвоирам, удивленно смотревшим на нее.

— Обедать вы не будете? — спросила надзирательница, похожая на сестру-хозяйку. У нее опыт. Она знала: после приговора люди не хотят есть.

— Обедать? Почему не буду? Обязательно буду, — ответила осужденная. И съела обед — мясной суп и манную кашу с маслом, положенные приговоренным к смерти, согласно традиции, оставшейся от гнилого либерала Николая II.

— Теперь, — сказала себе заключенная Гинзбург, — я буду обязательно есть всё, хорошо спать, делать по утрам гимнастику. Я хочу сохранить жизнь…

Через 20 дней, в день пятилетия, милого ее Васю забрали в приемник для детей «врагов народа». По обычаю того времени: враг должен сидеть, а малолетний член его семьи — пройти школу любви к товарищу Сталину и ненависти к его врагам.

Евгению же отправили в ярославскую тюрьму «Коровники», где в мае 1938 года она узнала о смерти отца, который не вынес избиений в НКВД, и об изменении приговора на десять лет лагерей. Оттуда ее отправили во Владивосток. Там в июне 1939-го началась лагерная эпопея Евгении Гинзбург — продлился ее крутой маршрут…

К тому времени Павел Васильевич уже два года был в заключении. Так завершилась его блистательная карьера советского деятеля.

Он родился в январе 1899 года в богатом селе Покровское Рязанской губернии, в зажиточной семье. К труду привык с детства, окончил два класса приходской школы…

Некоторое представление о Покровском дает такая реплика его сына, сделанная много лет спустя: «Огромное село такое, раскиданное на холмах. Как при царе Горохе, так и сейчас стоит, по-моему, без особых изменений. На холмах много усадеб помещичьих…

Когда я первый раз приехал туда с отцом в начале шестидесятых… электричества не было, воду из колодца поднимали журавлем… пьянка безумная какая-то… родственница Таня утром выносила яичницу из двадцати яиц и бутыль мутного самогона. На наши возражения отвечала: „Вы же на отдыхе…“ В избе — корова, куры…»

Вот и тогда были коровы, куры, сады — у Аксеновых росло 26 яблонь, — кирпичные дома, крашеные ставни, обширные амбары, емкие погреба, бочки с мочеными яблоками, огурцами, грибами, капустой, мясо да квас, огороды, покосы, поля, лошадь по кличке Колчак [2]— знай живи не тужи да паши…

Но грохнул 1917 год, и Павлуша осьмнадцати лет пошел на «гражданку», ибо был убежден — за рабочее дело. До того успел он потрудиться и в селе пастухом, и на Рязанской железной дороге, и помощником писаря, и членом волостного земельного комитета Покровской волости. По слухам, сперва был в эсерах. С 1918-го — большевик. Секретарь партячейки в селе. А с осени 1919-го — агитатор политуправления Юго-Западного фронта на станции Ряжск. Затем — инструктор политотдела 15-й Инзенской дивизии.

Вот так — по военной дороге, в огне и тревоге, по речным перекатам, по курганам горбатым прошел комиссар Павел Аксенов. Бился под Каховкой. Брал Перекоп. Начальство его уважало. Сказало: езжай-ка, Аксенов, в Москву. Учись! Сам посуди: двух классов церковной школы разве хватит для нового мира?..