Акселерандо

—Ты хочешь жить вечно? — говорит она интонациями Боба Франклина. —Ты можешь обрести вечную жизнь во мне…

* * *

Церковь Святых Последних Дней верит, что ты не можешь попасть в землю обетованную без ее благословения — но если известны твое имя и родословная, ты можешь получить благословение, деже если тебя самого уже нет в живых. Ее генеалогические архивы — один из самых впечатляющих плодов исторических исследований во всем мире. И она любит обретать новообращенных.

Сообщество Франклина полагает, что ты не сможешь попасть в будущее, если они не оцифровали вектор состояния твоей нервной системы, или хотя бы не получили самый подробный журнал твоего сенсорного потока и снимок твоего генома, который может обеспечить технология. Для этого не обязательно оставаться в живых. Их коллективное сообщество мысли — один из самых впечатляющих плодов компьютерной науки. И оно любит обретать новообращенных.

* * *

На город опускается ночь. Аннетт, теряя терпение, переминается на пороге. —Да впустите уже наконец, чтоб вас! — огрызается она в микрофон. —Merde!

Кто-то открывает дверь. —Здравствуйте…

Аннетт толкает его внутрь, локтем захлопывает дверь и прислоняется к ней изнутри. —Ведите меня к своему бодхисаттве. Немедленно.

—Я… — Он разворачивается и идет мимо лестницы внутрь по сумрачному холлу. Аннетт сердито шагает за ним. Он открывает дверь, пригибаясь, шмыгает внутрь, и Аннетт проскальзывает вслед, пока он не закрыл ее изнутри.

Она оказывается в комнате, освещенной множеством разнообразных диодных светильников рассеянного света, настроенных на мягкий оттенок раннего летнего вечера. Посередине, на кровати, кто-то спит в окружении чутких диагностических инструментов. Двое людей, как сиделки, расположились по его сторонам.

—Что вы с ним сделали? — вопрошает Аннетт, устремляясь к нему. Манфред, сонный и растерянный, моргает, приподнявшись с подушек, и она наклоняется над ним. —Мэнни! Здравствуй… Через плечо: —если только вы что-то с ним натворили…

—Анни? — удивляется Манфред. На его лбу, как выброшенные медузы, прилепились чьи-то ярко-оранжевые очки. —Мне нездоровится…. Если я найду засранца, который это устроил…

—Сейчас исправим — бодро говорит Аннетт. Не желая упоминать, что она сделала для того, чтобы вернуть его память, она снимает его собственные очки и осторожно водружает их на его лицо вместо временных. Сумку с мозгами она кладет у его плеча, чтобы ее было легко достать. И волосы на ее загривке поднимаются дыбом: эфир вокруг наполняется множеством голосов, а в его глазах за стеклами вспыхивает яркая синева, как будто между ушами зажегся высоковольтный разряд.

—Ох… огого! — Он садится. Одеяло падает с его обнаженных плеч, и ее дыхание сбивается.

Она оборачивается к неподвижной фигуре слева. Человек кивает с демонстративной иронией. —Что вы с ним сделали?

—Мы приглядывали за ним — не больше и не меньше. Он был здорово не в себе, когда приехал, а после полудня крепко съехал с катушек.

Она никогда не встречала этого парня, но что-то внутри нее настойчиво твердит, что они знакомы. —Ты, наверное, Роберт… Франклин?

Он снова кивает. —Аватар включен. Раздается глухой стук — Манфред, закатив глаза, плюхается обратно на кровать. —Извини. Моника?

Молодая женщина с другой стороны кровати качает головой. —Нет, на мне тоже включен Боб.

—Ох… Ладно, тогда, может, ты ей расскажешь? И надо его привести в чувство.

Женщина, которая тоже является Бобом Франклином — а скорее, одной из его частей, выживших в его борьбе с экзотической опухолью головного мозга восемь лет назад — ловит взгляд Аннетт, кивает и тонко улыбается. —Являясь частью синцития, ты никогда не почувствуешь одиночества.

Аннетт поднимает бровь — ей приходится залезть в словарь, чтобы распознать предложение. —Одна большая клетка, много ядер? О, вижу. У вас новые импланты, улучшенные, и с поточной передачей.

Девушка кивает. —Чего хорошего — воскресать наблюдателем от третьего лица в реконструкции с ограниченной пропускной способностью? Или зудящей тенью воспоминаний, поселившейся в чьем-то мозгу? Она фыркает, что примечательно расходится с ее позой и жестикуляцией.

—Боб, наверное, один из первых борганизмов. В смысле, человеческих… После Джима Безье. — Аннетт глядит на Манфреда — тот начал тихо похрапывать. —Наверное, много было работы.

—И оборудование для поддержки стоит миллионы, — говорит женщина — Моника? — Но даже наши средства не идеальны. Одним из условий использования его исследовательских фондов был регулярный запуск его частичных снимков — Мы… Он, или я, если уж на то пошло, собирались построить что-то вроде композиционного вектора состояния, соединив лучшие по тем временам частичные слепки, и то, что удалось собрать из памяти других людей.

—Гм-м…— Понятно. Аннетт протягивает руку и приглаживает прядь, упавшую на лоб Манфреда. —Каково это — быть частью группового сознания?

Моника хихикает, развеселившись. —Каково это — видеть красное? Каково быть летучей мышью? Рассказать невозможно — я могу только показать. Каждый из нас в любой момент может уйти — ты знаешь.