—Давай. — Амбер глубоко вздыхает и бросает на Аннетт буравящий взгляд. —Ты все устроила, ты и разгребай….
Аннетт просто стоит и улыбается своему достижению и вызванному им смущению.
Холодный рассвет застает Сирхана в его кабинете — сердитым, трезвым, и готовым поколотить любого, кто войдет в дверь. Его кабинет имеет десять метров в ширину, пол из полированного мрамора и потолок с окнами и замысловатой лепниной. Посреди пола абстрактными побегами брокколи прорастает план прохождения его текущего проекта — фрактально делящиеся ветви, обхватывающие самыми маленькими отростками узлы с флажками. Сирхан расхаживает вдоль плана, и приближает движениями глаз отдельные места, чтобы можно было прочесть подписи. Но внимание его не сфокусировано. Его переполняет волнение и неопределенность, и он пытается выяснить, кто виноват. Вот почему первое, что приходит ему на ум, когда дверь распахивается — это вскочить и накричать, но он останавливается. —Чего тебе нужно? — вопрошает он.
—Пару слов, если можно? — Аннетт отвлеченно глядит куда-то в сторону. —Это твой проект?
—Да — говорит он ледяным голосом, стирая прохождение взмахом руки. —Чего тебе нужно?
—Я не знаю, с чего начать. — Аннетт молчит. На мгновение на ее лице проступает усталость, невыразимая никакими словами. Сирхан начинает сомневаться — а не пытается ли он распространить вину слишком далеко? Эта девяносто-с-лишним-летняя француженка, давняя любовь всей разбросанной жизни Манфреда — последний человек, который стал бы им манипулировать. И уж точно — не таким неприятным и затрагивающим личное способом. И все-таки, ни в чем нельзя быть уверенным. Семьи — странные механизмы. Нынешние версии его отца и матери — далеко не те люди, которые прогнали его растущий мозг через пару дюжин альтернативных жизней еще до того, как ему исполнилось десять — но нельзя закрывать глаза на их влияние. Как и на то, что они могут воспользоваться помощью тети Нетти, чтобы оттрахать его мозг. —Нам надо поговорить о твоей матери — говорит она.
—Нам надо… Надо нам? — Сирхан разглядывает внезапно образовавшуюся в комнате пустоту, как от вырванного зуба. Отсутствие говорит сколько же, сколько и присутствие. Он щелкает пальцами, и за его спиной материализуется замысловато украшенная скамейка из прозрачного синеватого роботумана. Он садится, а Аннетт пусть делает, чего хочет.
—Oui. — Она засовывает руки в карманы рабочего комбинезона — очень далекого от ее обычного стиля — и прислоняется к стене. С виду она так молода, как будто всю свою жизнь носилась по галактике на скорости в —три девятки от световой, но в ее позе чувствуется древняя усталость и тяжесть целых миров. —Твоя мать за огромную работу взялась, и сделана эта работа быть должна. Ты, со своим хранилищем архивов, еще годы назад согласился с этим. Теперь проложить делу путь наружу она пытается, и затем кампания нужна, чтобы выбор перед избирателями вынести, как нам лучше всего целую цивилизацию перенести. Я спрашиваю тебя, почему препятстсвуешь ты ей?
Сирхан пытается совладать со своей челюстью. Ему хочется плюнуть. —Почему? — бросает он обратно.
—Да. Почему? — Аннетт сдается, и наколдовывает себе стул из запасов роботумана, вихрем вращающегося под потолком. Она садится и рассматривает Сирхана. —Это вопрос.
—Я ничего не имею против ее политических махинаций — напряженно отвечает Сирхан. —Но ее незваное вторжение в мою личную жизнь…
—Какое вторжение?
Он смотрит непонимающе. —Это вопрос? — Некоторое время он молчит. —Посылать эту распутницу ко мне прошлой ночью…
Аннетт смотрит еще пристальнее. —Кого? О ком ты говоришь?
—Эту, эту бесстыжую женщину! — выплевывает Сирхан. —С чего она взяла, что может… Если это отец решил посводничать, он настолько ошибается, что…
Аннетт качает головой. —Ты с ума сошел? Твоя мать всего лишь хотела, чтобы ты познакомился с ее выборной командой, чтобы присоединился к планированию программы. Твоего отца вообще нет на планете. А ты так сорвался. Ты очень, очень расстроил Риту, ты знаешь об этом? Рита — наш самый лучший специалист в составлении материалов и поддержании веры… И ты ее расстроил до слез. Что с тобой не так?
—Я… — запинается Сирхан. —Она — кто? — спрашивает он с пересохшим ртом. —Я думал… — Он умолкает. Ему совсем не хочется говорить то, о чем он подумал. Эта нахальная девка, эта распутница… Это — участник предвыборной кампании его матери? А вовсе не плана по его растлению? Что, если все это — чудовищное недопонимание?