Акселерандо

Наверное,_Джанни_прав, размышляет она. Но_почему_за_это_приходится_платить_такую_личную_цену?...

***

Манфред чувствует надвигающийся приступ. Все типичные симптомы налицо: вселенная с ее колоссальным преобладанием неспособной мыслить материи кажется личным оскорблением, странные идеи полыхают зарницами где-то над беспредельными равнинами его воображения, а он (так как метакортекс работает в безопасном режиме) чувствует себя тупым. И медленным. И устаревшим. Последнее ничуть не приятнее героиновой ломки – мучительная неспособность запустить новые потоки, которые бы исследовали его идеи на предмет осуществимости, а потом вернулись и отрапортовали. Собственный разум кажется ему скальпелем, которым валили деревья - будто кто-то украл полсотни пунктов его IQ. Страшная вещь — остаться запертым наедине с собственным распадающимся рассудком. Манфред хочет гулять, и он чертовски сильно хочет гулять, но пока все еще слишком опасается выйти наружу.

«Джанни — умеренный евросоциалист, преследующий прагматизм смешанного рынка» - высказывает призрак Боба свои сомнения напомаженными губами Моники. «Это не те парни, за которых я бы проголосовал, не-е-е. Чем я могу быть ему полезен, по его мнению?»

Манфред раскачивается на стуле взад и вперед, оборонительно скрестив руки на груди, и засунув кисти под мышки. «Ну как же... Ох… Разобрать Луну! Оцифровать биосферу, сделать ноосферу на ее основе... ой, тьфу, это же долгосрочное планирование...» Построить_сферы_Дайсона,_и_не_одну,_а_побольше!_Э-э-э…_о_чем_это_я? «Джанни — бывший марксист, он ортодоксальный троцкист нового разлива. Он верит в достижимость Истинного коммунизма. Государство милости и благодати стало теперь возможным реализовать, если не увлекаться коктейлями Молотова и Полицией Мысли, и он собирается сделать каждого настолько богатым, что в грызне за обладание средствами производства станет не больше смысла, чем в споре о том, кто будет спать в луже в дальнем углу пещеры. Я хочу сказать, что он не твой враг. Он враг этих сталинистских гончих-девиационистов из лагеря консерваторов в центральном аппарате, которые хотят влезть к каждому под одеяло, и сервировать крупным корпорациям на блюдце с голубой каемкой. Корпорации - в собственности пенсионных фондов, и это предполагает, чтобы люди регулярно умирали…. Потому, что иначе фонды лишатся смысла существования. И, эм-м, умирали, не цепляясь при этом за имущество и собственность - не восставали из могил, усевшись в гробу и распевая экстропианские костровые. Чертовы актуарии, они строят свои предсказания продолжительности жизни так, чтобы люди покупали страховки на деньги, которые стоило бы инвестировать в контроль средств производства. И чертова теорема Байеса...»

Алан через плечо смотрит на Манфреда. «Кажется, поить его гуараной было плохой идеей» - говорит он тоном, которым делятся о дурном предчувствии.

Режим колебаний Манфреда уже стал к этому моменту нелинейным: он раскачивается взад-вперед, одновременно привставая и опускаясь, ьудто левитирующий йог-технофил, пытающийся поймать равновесие на неустойчивой орбите вблизи от сингулярности[129]. Моника наклоняется к нему; ее глаза расширяются. «Манфред!» шипит она. «Уймись!»

Он вдруг перестает трещать, и на его лице проступает глубокое удивление. «Кто я?» спрашивает он, и уходит в оверкиль. «Почему я, здесь и сейчас, занимаю это тело?...»

«Приступ антропной тревоги» - комментирует Моника. «Полагаю, с ним происходит то же самое, что и тогда, в Амстердаме восемь лет назад, когда Боб его в первый раз встретил». Ее лицо делается озабоченным – вперед выходит другая личность. «Что будем делать?»

«Надо обеспечить ему покой». Алан повышает голос: «Кровать, а ну-ка, постелись!» Спинка мебельного предмета, на котором распростерся Манфред, стремительно уходит вниз, нижний сектор распрямляется и выравнивается горизонтально, и странно анимированный плед начинает наползать на его ноги. «Мэнни, слушай, все будет хорошо».

«Кто я и что я означаю?» бессвязно бормочет Манфред. «Пучок распространяющихся древ решений? фрактальная компрессия? Просто куча синапсов, смазанных дружественными эндорфинами?...» Контрабандная аптечка изобилия в дальнем углу комнаты разогревается, готовясь произвести какой-то мощный транквилизатор. Моника направляется на кухню за подходящим напитком. «Зачем ты это делаешь?» невнятно спрашивает Манфред.

«Все хорошо, просто ляг и отдохни». Алан склоняется над ним. «Мы поговорим обо всем утром, когда ты вспомнишь себя. Надо бы сообщить Джанни, что ему нездоровится» - говорит он через плечо Монике, возвращающейся с кружкой чая со льдом. «Возможно, кому-то из нас придется отправиться к министру. Скажи, Макс уже прошел аудит? Отдохни, Манфред. Обо всем позаботятся».