АКОНИТ 2020. Цикл 2, Оборот 3-4

Со вчерашнего полудня мой слух улавливал непрекращающиеся раскаты, наподобие далёкой грозы или грома сотен барабанов, взывающих к отваге защитников отечества и к ниспровержению захватчиков. Ещё тогда, заинтересовавшись, я вновь обратился с расспросами к нашему проводнику, но не смог добиться от него ничего вразумительнее фразы: «Это ворочается Уммбаттау… — он добавил, поймав мой вопросительный взгляд, — Кто увидит Уммбаттау — тот более чем мёртв…» Больше ничего об этом сверхъестественном Уммбаттау мне узнать не удалось. Помню, что в тот раз, как и в несчётное количество предыдущих, я отнёс всё к суевериям, подпитываемым страхами и предрассудками невежественных людей. Теперь же мне и впрямь стало не по себе — горизонт был девственно чист, никаких врагов вокруг не было и в помине, а зловещий гром тем не менее и не думал утихать; со вчерашнего дня он стал только ближе, явственнее, отчётливее. От мысли, что то, что способно издавать такие неистовые звуки, должно быть поистине огромным и несущим в себе невероятную мощь и энергию, мне стало не по себе, и на мгновение я было допустил мысль о том, что эти наивные люди, возможно, не так уж и не правы в своих опасениях. Но в следующую же секунду пытливый учёный во мне взял верх, и я сказал себе: «Не будь малодушным, Артур! Ты в будущем великий учёный, разумеется, в паре с твоим другом Николасом, — тут же подправил я себя, — так что не давай пустым страхам расти и расцветать в твоей душе. Если будет нужно, ты исследуешь и первым опишешь эту диковинную геологическую аномалию». Подбодрив себя этим честолюбивым рассуждением, я подобрался и отправился дальше, продолжив свои попытки где-нибудь разыскать моего друга и вместе с тем поближе познакомиться с бытом Хтау-лимну.

Надо сказать, последнее сделать было несложно. Их жилища, больше напоминающие огромные ульи из травы, не имели ни окон, ни дверей, потому с улицы любому было видно, что в них происходит. А происходило везде примерно одно и то же: голые и грязные дети с пронзительными криками молотили друг друга палками и дрались. Их кожа была покрыта старыми и новыми ранами и саднящими вспученными язвами.

Здесь надо добавить, что Хтау-лимну ничего не подбирают с пола — будь то упавшая еда, посуда, предметы. По их поверьям, земля так «ест» и сама выбирает эти предметы себе в жертву. А поскольку полы в их хибарах земляные, то думаю, излишним будет сообщать, что эти люди добровольно жили на гниющей свалке, которую сами же и создали у себя под ногами; их дети резались и заражались от гниющих повсюду отходов пищи, а также от роящихся кругом мух.

По этой причине я решил пока не продвигаться вглубь деревни, в гущу смрада, а подумал, что лучше будет обойти странную деревушку вокруг, и заодно, может, что-то прояснится с этой таинственной Уммбаттау. Но тут моё внимание привлёк пронзительный и отчаянный крик, переходящий на самых высоких нотах в истошный вопль. Кричала женщина. Потому первым моим желанием, как джентльмена, было броситься на помощь, но потом, вспомнив о неприглядной наружности грязных аборигенок, я уже поумерил свой пыл, но в следующую секунду меня до костей прожгло одно-единственное слово, вспыхнувшее в мозгу: Николас!! Что, если он как-то связан с этим криком, что, если он в беде?!

Не разбирая дороги, я бросился на звук, и вскоре застал сборище, не менее странное, чем всё виденное мною до этого: кажется, всё взрослое племя собралось здесь. К моему несказанному облегчению, поодаль я увидел и Николаса с проводником, они горячо о чём-то совещались, и я решил немедля к ним присоединиться.

В центре же живого и гудящего круга лежала растрёпанная и окровавленная женщина. Это она испускала столь пронзительные крики, что, казалось, любое сердце должно смягчиться и растаять. Но только не сердца этих тупых дикарей, худших из рода человеческого. Их безумный жрец, размалёванный и укрытый с головы до пят чем-то вроде соломенных циновок, вознёс над ней свой грязный кривой посох и что-то каркал на варварском наречии. Ещё и ещё; начав с пары неуверенных голосов, постепенно всё племя присоединилось к нему и начало выкрикивать одну и ту же фразу, перекрывая даже вездесущий и неумолчный грохот, перманентно присущий этому месту.

Скорбный смысл безобразной сцены был ясен любому — несчастная женщина, видимо, сумела как-то прогневать вождя, и теперь её ждут скорый суд и такая же скорая расправа, или просто расправа безо всякого суда, или жертвенный алтарь… Я вгляделся в искажённое от боли и ужаса лицо несчастной: нечёсаные космы цвета серого пепла были вымазаны в текущей с лица и макушки крови, она кричала и голосила, не переставая хватать своего жестокосердного мучителя за ноги. Тощие груди бились о землю, а короткая юбочка сухой травы готова была вот-вот расползтись под острыми коленями.