АКОНИТ 2020. Цикл 2, Оборот 3-4

Истерев весь брусок до обмылка, Калитин понялся и дрожащими руками принялся смывать с себя хлопья бурой пены. Зубы стучали неудержимо, подушечки пальцев покрылись водяными морщинами. Иван обхватил себя, провёл руками по одежде, пытаясь выгнать скопившуюся в ней воду — всё было тщетно. «Чёрт с ним!» — выдохнул он наконец и прошлёпал, оставляя мокрые следы, к дивану. Снимать одежду Калитин не собирался, он не слишком верил в магические свойства хозяйственного мыла. Несмотря на крупную дрожь, бившую тело, а, может быть, и благодаря ей, провалиться в сон удалось быстро.

Снился Калитину лично Яков Семёныч — начальник производственной линии, который распекал печатника за сегодняшний прогул. В начальственном кабинете у окна почему-то стояла кроватка, с которой укоризненно смотрел на брата Васька. Это было неприятно, но терпимо. Иван неуклюже извинился и, только собравшись уходить, понял, что он абсолютно гол. Ужас вырвался из груди криком и мгновенно заполнил всю комнату. Дело было, конечно же, не в стыде — он отчётливо осознавал, что одежда вырвалась на свободу.

Когда Калитин испуганно подскочил на кровати, не успев ещё толком открыть глаза, на лоб ему легла, придавливая к подушке, мягкая тёплая ладонь. Такое материнское, исключительно женское движение. Маринка. И на секунду вернулось успокоение. Мир показался почти сносным.

Пока Иван не понял, что под одеялом — не своим худым и мокрым, а под пуховым, Маринкиным — он абсолютно гол.

* * *

Зарёванная, слегка пьяная Маринка, не могла взять в толк, в чём именно она виновата.

— Я свет в окне увидела и пришла — тебя так рано никогда дома не бывает, мало ли что. Давай звонить, а ты не открываешь. Дёрнула ручку — открыто. Ты во сне колотишься от холода под мокрым одеялом. Что я должна была сделать? Раздела тебя и сухим укрыла — только и всего. А вещи на батареях развесила.

— И где они теперь? — Калитин давил любовницу мрачным неотрывным взглядом.

— Да откуда я знаю? Я к себе смоталась за лекарствами, — она указала на горку таблеточных ласт посреди подоконника, — думала, воспаление лёгких схватишь. Может зашёл кто?

Иван удручённо кивнул головой и посмотрел в окно. Одинокий фонарь посевал крупнодисперсным ржавым пшеном. То и дело в конусе его света мелькала фигура прохожего, заставляя Калитина вздрагивать — вдруг это его одежда возвращается домой. Какой будет их встреча? Может быть, она попытается убить его, чтобы отнять последнее — эту уродливую квартиру и изводящую работу.

А вдруг — свистнула шальная мысль — мы сможем подружиться? Ивану вспомнился фильм об Электронике, который привозили показывать в деревенский клуб. В фильме кудрявый мальчишка приучил помогать себе робота-близнеца, свалив на того всю учёбу.

«Может быть, он тоже станет моим помощником. Возьмёт всю работу на себя. Или, хотя бы, одну смену. Я возьму себе утреннюю, а он вечернюю. Это будет почти похоже на жизнь».

Калитин понимал, что он плывёт. Тело горело, рука, опиравшаяся на поручень кушетки, согнулась, и он рухнул лицом в подушки.

Проснулся снова Иван уже ночью, от настойчивых поглаживаний Маринки, чьи пышные формы с трудом помещались на их полуторном лежбище. То ли она нагрела его, как кошки греют хозяев, то ли нахлынувший на жар не отступал до сих пор — пот струился по Калитину ручьями. Всё случилось в полузабытьи, как по пьянке в их первый раз. Наутро он догадывался, что что-то было, но что именно, припомнить не мог. Жар и ломота в теле сменились теплом и приятной истомой.

«Отогрела всё-таки».

Настроение у Калитина было, как ни странно, отличное. Пока Маринка на кухне соображала нехитрый завтрак, он, так же, как вчера, но уже без испуга и горячности, осмотрел всю квартиру и констатировал, что вещей след простыл.

— Ва-а-а-нь, завтракать иди, — протянула почти по-деревенски с кухни любовница.

Сегодня она выглядела особенно свежей, но всё равно грустной.

— Ты, это, не обижайся за вчерашнее, нервы у меня ни к чёрту. А вещи… да и чёрт с ними. Давно пора было что-нибудь новое купить, — Иван хотел сгладить последствия недавнего срыва.

— Уезжать тебе надо, — Маринка подняла глаза и тут же опустила в стол. — Вроде я тебя должна наоборот к себе привязывать, но жизнь моя уже отжита, — она махнула ладонью, отсекая возможные возражения, — а тебе, покуда не засосало в эту трясину, бежать надо. Я себя знаю, я шалая, моей заботы дольше, чем на неделю, не хватит, а больше тебя и подхватить некому.

Калитин не нашёлся, что ответить, но Маринка и не ждала ответа, что подтвердила, погладив кулак, с зажатой в нём вилкой, измазанной в оранжевом желтке.

«Словно солнечную родинку расковырял», — подумал Иван про себя.

Любовница редко оставалась у него наутро, а тем более на целый день, но сегодня они не могли разойтись. Молча лежали, прижавшись друг у другу, ложечкой, пока бок не затекал, и тогда переворачивались на другой. Переговаривались редко, больше молчали. Иван часто проваливался в приятную бессонную дрёму.