АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 1

Костя закрыл глаза. В лицо пахнуло льдом и хвоей. Репетиционная база провалилась в бездну, увлекая за собой прошедшие двенадцать часов. Он снова был в темноте, на кладбище, один на один с разрытой могилой, с убитым другом, с хихикающим существом в банке. Выкарабкавшись из ямы, отбросив перепачканную горячим сапёрную лопатку, Костя бросился бежать. Натыкаясь во мраке на оградки и кресты, спотыкаясь о трухлявые скамеечки и корни сосен, поскальзываясь на рымом снегу, он пытался добраться до центральной аллеи — по ней будет проще достичь ворог, которые всегда, всегда открыты. Кусая губы, бормоча молитвы и проклятия, он ковылял к избавлению, вопреки всему надеясь, что кошмар вот-вот закончится.

Но безжалостный ветер, порождённый дьявольскими гитарами, настиг его, обрушился на кладбище, сорвал с ветвей белую пудру, взметнул в небо, закружил вьюгой. Закрыв лицо рукавом, задыхаясь, Костя вслепую брёл в снежной круговерти, невозможной в марте, каким бы холодным тот ни выдался. Буря выдирала волосы, хлестала сталью по открытой коже, отрывала от земли.

Потом она стихла — столь же внезапно, как и началась. Открыв глаза, он увидел разрытую могилу. Мертвеца. Демона. И огромную чёрную фигуру, нависающую над местом преступления. Великан, чья голова касалась верхушек сосен, не двигался, словно выжидая, когда крошечный человечек сделает последний, роковой шаг.

Голландец явился за ним.

Пары секунд хватило Косте, чтобы понять: это был его собственный силуэт, его собственная гигантская тень, возникшая на стволах деревьев из-за ещё включённого фонаря, лежащего в снегу за спиной. Но он всё же опустился на колени и, боясь поднимать взгляд, на четвереньках подполз к банке с ухмыляющимся рогатым созданием. Он притянул ее к себе, стёр со стёкла багровые капли, стал баюкать как ребёнка, стал шептать лихорадочную, слёзную бессмыслицу. Он слаба*; потому демон и выбрал его. Да, да, но разве был другой выход? Неужели стоило дать убить себя? Неужели еле девало лечь под топор? Следовало, дружище. Выродок куда сильнее, Выродок совладал бы с демоном, с сектантским секретом, поставил бы его себе на службу. Ты опять облажался, Кощей.

Костя прижимал банку к груди и просил прощения: у Выродка — за то, что сделал с ним, у Ани — за то, что сделает с ней, у друзей-музыкантов — за то, во что втянет их. Но никто не отвечал. Только скрипели высоко над головой сосны, и протяжно рычали среди крон перегруженные, низко настроенные гитары.

Наваждение отступило. Костя вернулся в настоящее — он всё ещё играл, ни разу не сбившись, не слетев с гребня волны. Басист тоже включился и, стоя чуть в стороне, вплетал в задаваемый ударником ритм тяжёлое, мрачное дыхание своего инструмента. Илюха хмурился. Поза его выдавала крайнее напряжение, волосы на лбу слиплись от пота. Тебе-то какое дело, Кощей? Стучи! И он стучал, давая жизнь рвущемуся изнутри драйву. Стучал, не глядя по сторонам, стремясь отгородиться стеной звука от окружающего мира.

А потом в голове зазвучал вокал. Костя, ушедший в себя, не сразу осознал, что происходит, но когда понял, расплылся в широкой, безумной улыбке. Демон пел. Он выучил текст, раз за разом слушая трек утром, и теперь, идеально попадая и в ритм, и в тональность, исполнял партию вокалиста хриплым, надрывным шрайком, похожим на воронье карканье и оттого прекрасно подходящим для песни от лица чёрных стервятников, кружащих над полем брани:

Их битвы наш накрывают стол,
Древняя мудрость проста:
У тех, кто других убивать пришёл
Мы заберём глаза.

Неуклюжие, простенькие стихи, написанные Выродком почти четырнадцать лет назад, между парами в техникуме, сейчас впервые зазвучали по-настоящему искренне и зловеще. Демон знал, каково это — кружить, выбирая жертву, над усеянной трупами землёй, опуститься на бескровное, посиневшее лицо и погрузить клюв в ещё полную солёной мякоти глазницу. Он пел о прожитом и прочувствованном, превращая «Воронограй» в омерзительный, но неоспоримый шедевр. Так, как сейчас, «Hollandermichel» не играл никогда.

Цеп с Дыбой остервенело терзали инструменты и трясли головами, полностью отдавшись потоку, утонув в музыке. Для них время остановилось. Илюха же, едва справлявшийся с партией, был бледен и напуган Стиснув зубы, он смотрел в одну точку, словно пытаясь вытерпеть мучительную боль. Или заглушить чужой голос внутри.

Расползается мёртвым пятном по земле
Мудрость трухлявого пня.
Ведомо каждому — солнца нет,
И нет в темноте огня…

Песня заканчивалась. Резко оборвалась басовая линия, замолкли гитары, оставив после себя звучное вибрирующее эхо. Костя выдал короткую дробь на «ведущем», пустил палочки сплясать финальный танец на томах и на прощанье дважды ударил по крэшам. Их гулкий звон на несколько томительно длинных мгновений заполнил собой всё вокруг, а когда он стих, наступила полная тишина.