Оставшиеся кварталы Костя преодолел едва ли не бегом. Репетиционная база располагалась в ветхом двухэтажном доме, над давно закрывшимся магазином автозапчастей. Под окном росла величественная старая ель. Отделённое от шумной улицы обширным и вечно пустым двором, это место верой и правдой служило группе в последние годы ее существования. Помещение принадлежало родственнику Илюхи, басиста «Голландца», и арендная плата всегда была крошечной. Здесь играли, сочиняли, пили, взрывали косяки, уединялись с девчонками, устраивали импровизированные концерты для своих. Здесь жили. До тех пор, пока окружающий мир не забросил удочку через двор и не выдернул их одного за другим, подобрав для каждого особую наживку.
Костя поднялся на второй этаж, распахнул заветную дверь. Его встретили восторженным рёвом трое оставшихся участников группы. Басист Илюха, не способный определиться с устрашающим псевдонимом и потому числившийся на каждом альбоме под новым, порядочно располнел за прошедшее с их последней встречи время. Гитарист Цеп — сокращение от пафосного «Цепеш» — напротив, успел подкачаться, отпустить аккуратную бородку и теперь, со своей гривой длинных светлых волос, походил на модного скандинавского бога. Второй гитарист, Дыба, самый отвязный из всех, побрился наголо и избавился от пирсинга на лице — по протекции отца он работал в юридической фирме и не мог себе позволить отпугивать клиентов.
А в остальном они остались прежними.
— Паршиво выглядишь, бро, — заявил Дыба, протягивая новоприбывшему бутылку пива, едва тот успел снять рюкзак и куртку. — Болеешь?
— Всю ночь не спал, — честно ответил Костя и тут же соврал. — Триоли отрабатывал.
— Оно и видно, — хмыкнул Дыба, опускаясь на продавленный диван, помнящий ещё первые репетиции группы. — А Выродок где, не знаешь?
Костя неопределённо повёл плечами:
— Появится, куда он денется.
— Как всегда! — усмехнулся Цеп. — Как в старые добрые времена: сидим, глушим пивас и ждём, когда наш долбанный лидер притащиться соизволит. Здорово, что он нас собрал, да, чуваки? Давайте, за него!
Они чокнулись бутылками, выпили. База тоже не изменилась: те же шторы, те же постеры на стенах, тот же ковролин. Комбики, мониторы, микрофоны, пульт, гитары на стойках — всё было готово к работе, всё ждало человеческих рук и голосов. Ударная установка с двумя бочками громоздилась в дальнем углу, на небольшом возвышении, сооружённом для дополнительной звукоизоляции.
— Вы уже отстроились, что ли, ребят? — спросил Костя, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Типа того. Мы тут, считай, с утра.
— Так какой смысл тянуть? Начнём?
Обойдя установку, он осторожно поставил рюкзак у стены, вынул палочки. Их внешний вид, разумеется, сразу обратил на себя внимание.
— Эх, ни фига! — восхищённо протянул Илюха.
— Крутой дизайн. На заказ?
Костя взвесил палочки в руке. Неужели они действительно потяжелели? Кровь, впитавшаяся в древесину, высохла и стала темно-багровой, почти коричневой.
— Нет, сам сделал, — ответил он и сел за установку. Старые, потрёпанные барабаны, блестящие ободы, видавшие виды мембраны. От нетерпения сводило зубы. Словно раздеваешь женщину после долгого воздержания.
— Давайте и в самом деле сыграем что-нибудь, — сказал Цеп, поднимаясь с дивана. — Нехрен время зря переводить.
— «Боронограй», — сразу предложил Костя. — Табы помните? Правда, я вступление переработал, теперь оно на ударных основано. Типа, новая версия.
— Ну… — гитаристы неуверенно переглянулись. — Почему нет?
— Отлично. Включайтесь по ходу дела.
— Эй, Кощей, метроном нужен? — встрепенулся Илюха, но барабанщик уже не слушал.
Ритм рождался внутри. Он возникал где-то в глубине тела, вырывался наружу разъярённым потоком, и Косте оставалось лишь следовать ему. Палочки, деревянные продолжения рук, поднимались и опускались в соответствии с этим ритмом, били по «ведущему», томам и хэту, ступни давили на педали — и гулко, тяжело громыхали оба бас-барабана.
Костя ощущал полную свободу в себе и вокруг себя, исчез смутный страх ошибки, сбоя, мучивший его в прежние времена — и потому исчезли и сами ошибки. Он знал, что сможет каждый промах обратить в преимущество, каждый удар сможет сделать частью паттерна, и не боялся экспериментировать — не сомневался, что любой, даже самый смелый, эксперимент окажется удачным.
Первым врубился Дыба. Он не стал играть положенный рифф, а вместо него выдал новый, похожий по рисунку, но с использованием тритона — уменьшенной квинты, проклятого, запретного интервала. В комнате сразу стало темнее и холодней. В голове Кости демон завизжал от восхищения.
Затем присоединился Цеп — подхватив заданную Дыбой тему, наполнил ее первобытной силой с помощью скоростных тремоло. Рёв гитар слился в единый гул, в могучий северный ветер, обрывающий с мёртвых деревьев последние листья, несущий отголоски криков и погребальных плачей.