Аккорды кукол

Роза свое дело знала до тонкостей. Как надрезы на коже делать, чтобы шкурка снималась аккуратными лоскутьями, где прижать и придавить пальцами, а где и подпалить слегка. Руки у неё были тонкие, изящные. Музыкантша все-таки. Поначалу сюда свозили офицеров да коммерсантов, потом за попов принялись, профессоров всяких, а после всякая тварь пошла, что помельче. Одних в ящик заколачивали и по сцене катали, а в ящике том - гвозди острием внутрь. Голова наружу торчит. Надоест - установят ящик вертикально, на макушку свечку поставят. И давай стрелять прямо с кресел. Фокус в том, чтобы сначала в фитиль попасть. Дальше - в глаз. Ну и в лоб, конечно. Прислуга шампанское, коньяк, фрукты разносит, а сама дрожит от страха: не так поднесешь или не понравишься чем - сам в том ящике окажешься. Плевое дело. Каких только забав Роза не выдумывала! Дыбы, растяжки, погоны и кресты на теле, раскаленный свинец в глотку, гвозди в темечко, распилы по костям и сухожилиям, иглы под ногти, зубы собственноручно рвала, ну и так далее. А более всего она была помешана на половой почве. Ей было мало этих мужиков-чекистов, с которыми она спала по очереди, а то и со всеми разом, ей ещё и пленных подавай. Особенно гимназистов, юнкеров, кадетов. Тут она аж с крючка срывалась. Губы дрожат, в глазах коровьих - огонь и смерть. Юноши и сами от ужаса сознание теряли, лишь только она с щипцами и спицами приближалась. Мужики здоровенные за её спиной, соратники её бледнели. А потом тоже загорались, в ладоши хлопали. Ведь не были они прежде ни насильниками, ни злодеями. Кто бы сказал о том русском пареньке-крестьянине, что на лбу его печать загорится и отречется он от Христа в один день?.. Роза ворковала и колдовала над своими жертвами не спеша, пробуя тело на вкус, на кровь, глядела, как течет семя из разбуженной плоти, как плоть эта кромсается ножницами, как закатываются глаза, как с губ срываются мольбы о пощаде. Нет, не о пощаде даже, а о смерти быстрой, чтобы кончились мучения. Один из её сотоварищей как-то сам не выдержал, враз с ума съехал, завизжал, стал по полу кататься, весь в чужих мозгах вывалялся. Так и его на крюк подвесили. Чего жалеть-то? Привели в другой день партию монашек... Груди поотрезали, колья промеж ног забили, отречения требовали. Они тут все, как стадо диких свиней визжали, обступив монашек, а я повторял: "Смотри, Курт, смотри, что люди творят, радуйся низости их и смраду, ибо сойдут в ад!"

По ночам крысы пиршество свое устраивали, иной раз тех, кто ещё жив был, шевелился, дожирали. Потом, осенью это было, власть в городке на какой-то момент переменилась, не то Роза со своей свитой драпанула куда, но наступило затишье. А как-то привели вниз и саму Розу, изловленную в поле. Поскуливая, пробовала она царапать стену длинными ноготками, ломая их, до крови кусала губы и плела что-то про золото с бриллиантами, но получила аккуратную дырку промеж глаз.

Какой-то офицерик завернул меня в Розину шаль и бросил в обоз, а войска уходить стали. Долгий путь, невеселый. Малороссия, Крым, потом обоз банда отбила, у тех - другая, самостийная, хозяин мой новый, хохол с длинными усами, у зазнобы своей меня оставил, та в Киев свезла, продала, тот ещё раз, а очередной владелец подарил самому главному начальнику над какими-то швейными мастерскими, мордастому пупсу, большевичку со стажем. Пупс занимал громадную квартиру на Крещатике и даже имел прислугу, чего по партейным законам делать не следовало бы. Но для чего же тогда морда эта к-кр-ровь свою пр-рроливала, а?.."

Глава девятая

1

Карина вернулась домой в двенадцатом часу ночи, опустошенная, сосредоточенная, с рассеянной улыбкой, готовая к тому, что теперь предстоит постоянно лгать - мужу, дочери, всем. Она даже приготовила историю о том, как попала в милицию, поскольку не захватила с собой документов, а сейчас повальные проверки, и её южный облик... Словом, приняли за чеченскую террористку, правда смешно?

Но смеяться над этой историей было некому, так как квартира оказалась пуста. Ни Владислава, ни Гали. И Карина даже вздохнула с некоторым облегчением, поскольку особенно боялась, что её выдадут собственное лицо, глаза. Лгать надо было учиться с детства. Только сейчас Карина заметила разбитое зеркало в коридоре и впервые тревожно задумалась. Что здесь произошло? Почему никого нет? Может быть, Влад поехал с дочерью в театр или... цирк? Никакой записки. Смутное чувство вины за предательство мешало ей сосредоточиться. Лечь спать, зарыться головой в подушку и ничего не видеть, не слышать. Подойдя к телефону, она набрала номер Колычева.

- Это я. Их нет, - сказала она в трубку.

- Приезжай ко мне, - быстро ответил Колычев.

- Невозможно.

- Тебя не поймешь. Час назад ты говорила, что желаешь свободы, хочешь освободиться от пут. Воспользуйся случаем, брось все и уходи. Сделай шаг. Главный в своей жизни.

- К пропасти?

- К очищению, к свету. Хочешь, я приеду и увезу тебя?

- Ты - дьявол! - прошептала Карина, опуская трубку.