Аккорд

"Где ты собираешься встречать Новый год?" – спросила она меня за неделю до праздника.

"Где ты, там и я. Если не возражаешь, конечно…"

В тот раз она промолчала, а за два дня до Нового года сказала:

"Купи две бутылки шампанского и торт и приходи ко мне тридцать первого часам к десяти вечера…"

Я явился в назначенный час. Меня встретила непривычно высокая, затянутая в узкое черное платье хозяйка – царственно лучезарная, как дорогой, одинокий бриллиант. Посреди комнаты, втянув под себя два стула и прикрыв подолом скатерти тощие ноги, стоял ощетинившийся свечами праздничный стол, а у окна на тумбочке – полуметровая, увешанная шарами елка. Гирлянды снежинок со свисающими конфетти перепоясывали плоскую грудь потолка. Пахло хвоей и апельсинами. Покачиваясь на непривычных каблуках, Ирен подошла к двери и двумя звучными поворотами ключа заперла ее.

"Все! До утра здесь никого нет!" – посмотрела она на меня с непривычным смущением. Мое сердце откликнулось гулким смятением: таким неправдоподобным показалось мне прикрытое прозрачным намеком будущее.

"Зажигай свечи, туши свет!" – распорядилась Ирен. Я повиновался, и к запаху апельсинов добавился едкий запах серы и чадящее дыхание стеарина.

Уселись за стол. Я открыл шампанское, наполнил им узкие, изящные, как бедра Ирен бокалы, и мы выпили за старый год. Ощутив вдруг голод, я набросился на еду. Сидя напротив и поставив локти на стол, Ирен удерживала бокал пониже глаз и смотрела на меня с тонкой улыбкой – один из многих ее снимков, который на всю жизнь запечатлела моя внутренняя camera obscura.

"До чего же вкусно! – наконец откинулся я. – Кто готовил?"

"Я" – глядело на меня поверх бокала пляшущее пламя ее глаз.

"Черт возьми! – вдруг спохватился я. – Надо было поцеловать ее прямо у двери! А теперь что? Как быть теперь? Встать и поцеловать? Да это же какая пошлость: выпил, поел и полез целоваться! Твою мать, твою мать!.. Нет, нет, это невозможно! Надо сделать что-то благопристойное, придумать какую-то паузу! Может, потанцевать?" – метались мои мысли.

"Извини, с утра ничего не ел…" – виновато сообщил я.

"Бедненький! Ешь, ешь, не торопись!" – вежливо пожалела она меня.

Я добавил шампанское себе и ей и предложил выпить за нас. Глядя на меня с немигающим любопытством, она согласилась. Ах, эти минуты, эти томительные, стеснительные, драгоценные и неповторимые минуты накануне капитуляции, когда любящий мужчина отказывается верить в происходящее, а женщина последний раз спрашивает себя, правильно ли она поступает! Ради них, этих минут я останавливаюсь на подробностях, которые мог бы опустить, ради них заставляю биться мое обугленное воспоминаниями сердце! Особое, ни с чем несравнимое состояние, которое хочется одновременно продлить и преодолеть, потому что дальше будет еще лучше, но ТАК уже не будет!

Шампанское подействовало, и я ощутил головокружительное вдохновение.

"Ириша, – ведомый любовным инстинктом, начал я, – мне страшно неудобно!"

"Почему?" – вежливо удивилась Ирен.

"Потому что я… я хочу тебя поцеловать! Ирочка, можно, я тебя поцелую?" – вскочил я.

Она улыбнулась и медленно встала:

"Ну иди, целуй…"

Я кинулся к ней, мы вцепились друг в друга и через минуту уже барахтались в ее постели.

3

…Мы лежали на узкой кровати: я – на спине, Ирен – уложив голову мне на плечо и забросив согнутую в колене ногу на мои бедра. Поза абсолютного доверия, как я ее называю. Минуты, когда даже самая несносная женщина тиха, нежна и покорна. Бережно прижимая к себе разомлевшую добычу, я рассеянным взглядом бродил по потолку, где трепетали стеариновые тени. Уютный, домашний аромат любимых волос ласкал мое обоняние, моя кожа срасталась с теплой кожей Ирен, а на губах таял винный вкус ее губ. От оживленного в этот час коридора нашу келью отделяла тонкая дверь, и громкие голоса жили и смеялись буквально рядом с нашей кроватью. Единственная досада, к которой следовало привыкнуть.

Во мне еще не остыли подробности: торопливо срывающие одежду руки, мечущиеся по обнаженному телу ладони, лихорадочные поцелуи, каучуковая упругость набухшей груди, обжигающий наконечник копья, неистовый восторг копьеносца, изнывающие створки крепостных ворот, вторжение, слепое упоение схваткой, стонущий коллаборационизм осажденных, их ликующая капитуляция и судорожное исполнение заветной мечты. Каких-то особых инструкций перед штурмом я не получил и потому сделал то, к чему был приучен моим скромным опытом, а именно: при первых же позывах любовной рвоты поспешно покинул гостеприимную крепость и опустошил себя на ее стены.

"О, какой ты голодный!" – удивлялась Ирен, удаляя с себя обильные следы моего разговения.

Да, в постели она не новичок – таков был невольный итог моих первых впечатлений. Хоть я и был готов к чему-то подобному, призн`aюсь: ревнивое разочарование оставило на моем сердце чувствительную царапину. Ирен тем временем была не прочь понежиться: уютно прижавшись ко мне, она уложила теплую, без сомнения впечатленную ладонь на мое копье, и в ее осторожных потискиваниях и поглаживаниях чувствовалось приятное одобрительное удивление.