Ахульго

Граббе собрал командиров в своей палатке, чтобы решить, как быть дальше. По объяснениям проводника, к Саясану вела хорошая дорога. Но она опять шла через густой лес, которым был покрыт весь хребет между долинами Ямансу и Аксая. В таких условиях Граббе терялся и не знал, что приказывать. Впрочем, бывалые солдаты и их командиры не нуждались в особых приказаниях. Они знали, что делать, когда противник мог появиться когда угодно и отовсюду. Тактика была проста: держаться вместе и поскорее выходить из леса. Взвешивая все pro I contra, Граббе размышлял, не остаться ли ему в лагере, подальше от шальных пуль, а на Ташава наслать летучий отряд под началом Лабинцева, у которого подобные набеги выходили отменно.

– Предполагаю, господа, что жители, бежавшие из деревень, примкнули к бунтовщику Ташаву, – начал Граббе.

– Именно так, – согласился Лабинцев.

– Да к тому же рассеялись по лесам, чтобы препятствовать ходу отряда.

– Опыт показывает, – продолжал Граббе, – что движение через леса с обозами крайне невыгодно.

– Это лишь начало, – предрекал Пулло.

– Теперь они оправились от неожиданности и примут свои меры.

– Какие же? – спросил Граббе, хотя и без того отлично понимал, о чем идет речь.

– Все те же, – ответил Пулло, – только многократно увеличенные: засады да завалы.

– Выходит, надобно двинуться стремительно и налегке, – сказал Лабинцев.

– А обоз оставить здесь.

– Я тоже полагаю, что в лесу надо не только защищаться, а и нападать, – сказал Граббе.

– И чтобы ничего не отягощало движения.

– Горская тактика, – делился опытом Пулло, – набег и быстрый отход.

– Решено. Для атаки аула назначаю два батальона Кабардинского полка, – приказал Граббе, обращаясь к Лабинцеву.

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – кивнул Лабинцев.

– А также две роты Куринского полка, – продолжал Граббе, обращаясь уже к Пулло.

– Две роты, – повторил Пулло.

– А как прикажете насчет орудий?

– Двух будет достаточно и для отряда не слишком обременительно, – заключил Граббе.

– Насчет остального распорядитесь сами. Помните только, что здесь, где каждый куст таит смертельную опасность, успех дела зависит от быстроты, решимости и вашей распорядительности.

Отряд, назначенный для набега на Саясан, снялся с места на рассвете. Преодолев лесистую возвышенность без выстрела, Лабинцев надеялся, что дойдет до места так же легко, как в прошлый раз. Уже виден был и сам аул, стоявший над рекой. А немного южнее, на мысу между двумя балками, возвышалось главное укрепление Ташава-хаджи. Как и первое, оно было построено из дерева, но превышало его размерами. По углам толстой бревенчатой ограды были устроены башни с бойницами, а главная башня в несколько ярусов стояла внутри укрепления. Все подступы к укреплению были в несколько рядов защищены рвами, завалами и засеками – заграждениями из деревьев, лежавших кронами вперед. Единственная тропа к укреплению шла через аул и тоже была перекопана и завалена.

На спуске к аулу отряд был встречен сильным ружейным огнем. Но сам аул горцы не защищали, засев в укреплении и на высотах позади него.

Не обращая внимания на пальбу, Лабинцев приказал:

– Скорым шагом, в атаку, марш!

Добравшись до балки перед аулом, отряд вынужден был остановиться, потому что огонь усиливался, и уже были убитые и раненые.

Лабинцев пустил в ход артиллерию, роты куринцев послал в обход, а сам с батальонами Кабардинского полка двинулся напролом, через аул.

Штурмуя завалы и преодолевая ожесточенное сопротивление, Лабинцев приближался к укреплению.

Васильчиков, посланный Граббе с отрядом, держался поблизости от Лабинцева. Ему велено было стать глазами и ушами генерала, чтобы в точности доложить о ходе дела, а Милютин просил его обратить особое внимание на то, как дерутся горцы и какие приемы они применяют. Васильчиков старался исполнять возложенные на него поручения, но Лабинцев, усердно работавший шашкой, обозвал его «белоручкой», и князю пришлось оставить свои наблюдения перед необходимостью боя. Однако попасть в самые жаркие схватки Васильчиков так и не успел, хотя и стремился, втайне надеясь отделаться легкой раной. Зато яркие картины боя навсегда запечатлелись в его памяти.

Вот, казалось бы, горцы повержены и отступают, но вдруг откуда ни возьмись выскакивает новая ватага и с криками «Алла!» бросается прямо на штыки. Или вроде бы смолкла стрельба, патроны у горцев кончились, и их можно брать голыми руками, а они вдруг бросаются на егерей, отнимают у них ружья и бьются их же штыками.

Еще одна партия горцев неожиданно выскочила из лесу и ринулась на артиллерийскую батарею. Они были уже в нескольких шагах от пушек, когда их сразил залп картечью.

Но одна сцена особенно поразила не только Васильчикова, но и всех остальных, участвовавших в ней или видевших ее. Несколько окруженных у завала горцев, сделав последние выстрелы, вдруг вышли навстречу егерям. Привязавшись друг к другу ремнями, решив скорее вместе умереть, чем сдаться, они надвинули на глаза папахи и с пением «Ла илагьа илла ллагь!» ринулись в свой последний бой.