Ахметзаки Валиди, его жизнь и жизненные обстоятельства

Из Симлы, летней столицы Индийской империи прислали самолетом(!) инструкции. Башкиры должны были ехать прямо, без задержки, в Бомбей, откуда пароходом уедут в Европу. Они хотели бы посетить по дороге в Лахоре знаменитого индийско-мусульманского поэта Икбала, но не получили разрешения. Британцев можно понять, они и так не могли навести порядок в Индии, охваченной после Мировой войны бунтами и «движением ненасильственного сопротивления». А тут еще человек, недавно бывший коммунистом и народным комиссаром, да и теперь не оставивший своих социалистических идей.

В Бомбее перед пароходом Валидов накупил редких, малодоступных в Европе книг на персидском, арабском и индийском-урду, сложил их в сундуки и повез с собой. Через Суэц они добрались до Бейрута. Путь в Стамбул, все еще оккупированный англичанами для них был закрыт, да и в Бейруте, где французы все еще наводили порядок в полученных ими по мандату Лиги Наций Сирии и Ливане, им были сильно не рады. Пришлось плыть дальше, в Марсель.

Франция произвела на нашего героя очень большое впечатление. При этом надо учесть, что это была для него первая европейская страна в жизни. Все же Уфу и Казань, да даже и Санкт-Петербург трудно именовать европейскими городами. Он приоделся, получил «нансеновский паспорт» от Лиги Наций, встретился со старыми знакомыми еще по России. Завел знакомства в среде французских и вообще парижских ученых востоковедов, сделал тот самый первый доклад о найденных в Мешхеде рукописях в здешнем Азиатском обществе. В общем, вошел в круг ученых востоковедов, в котором ему придется вращаться остаток жизни.

Была у него еще и встреча со старым знакомым Черновым и другими эсеровскими вождями. Но из нее он вынес вывод, что тут никакой серьезной деятельности против Кремля не предвидится. Из переговоров с наличными в эмиграции казахскими и туркестанскими деятелями было ясно, что тут общей работы не будет. Он решил перебраться в Берлин. Время в Германии было голодное – самый разгар инфляции, 3 миллиона процентов в месяц. Он встречался уже с немецкими востоковедами, было ясно, что перспективы большие, но в настоящем … .

В Берлине он получил письмо от своей Нафисы. В ответном он сообщал ей, что подал просьбу в советское полпредство о разрешении для нее выезда в Германию. Но опять ответа не было. Всевозможные встречи с туркестанским и русскими деятелями эмиграции время убивали, но толку от все это не было видно. Он, среди прочего, принял участие в Конгрессе социалистических партий, где познакомился с Ненни, Анжеликой Балабановой и другими левыми социалистами, которые искали свое место между социал-демократами и Коминтерном.

Среди прочего, он протестовал и против политики Кремля и российских тюркологов по созданию для тюркских языков латинских алфавитов. Конечно, арабский алфавит, без гласных букв, не очень хорошо подходил для тюркских языков. Недаром и турки перешли на латиницу. Однако в тюркских языках много звуков, не передаваемых латинскими буквами. Естественным тут было создание новых букв «с закорючками» для передачи таких звуков. Но тут была возможность создания единого тюрко-латинского алфавита, в котором татары использовали бы одни дополнительные буквы, башкиры другие, узбеки третьи. Такая азбука имела бы много букв, но зато была бы возможность для одних тюркских народов читать книги на других родственных языках, как это было во времена единого литераурного языка «тюрки».

СССР пошел по другому пути. Было создано два десятка латинских алфавитов, так что туркмен уже не мог читать татарскую книгу по незнанию букв. Отчасти тут, как мне кажется, было и желание многих ученых стать «создателями местной письменности», что еще и дает дополнительный заработок. Но отчасти тут и нежелание Кремля, чтобы наладилось межнациональное общение помимо русского языка. Та же история повторилась через 10-15 лет с переходом тюркских языков на кириллицу.

Валидов пытался найти поддержку себе и своему движению сначала в западных странах, потом в Польше и Чехословакии. Но каждый раз оказывалось, что европейцам от Каутского и Бенеша до генерала Шлейхера и Пилсудского ссориться лишний раз с Кремлем из-за мало кому известных башкир, татар и узбеков совсем не хочется, что до социализма, то начавшаяся стабилизация капитализма, «эпоха джаза» по известному определению Скотта Фитцжеральда, оставила эту тему для маргиналов.

В общем, в Европе делать было практически нечего. И Заки-Ахмет в возрасте 33 года после своих многочисленных приключений в России, Туркестане, Афганистане, Индии и Европе сел в поезд и уехал из Берлина в Стамбул через Прагу, Будапешт, Бухарест и Констанцу. В Стамбул он прибыл в конце мая 1925 года. Начиналась новая глава его жизни.

Турция, куда он приехал, переживала революционный период своей истории. Это не столько походило на российские 20-е годы или французское время после 14-го июля, сколько на царствование российского Петра Преобразователя или гавайского короля Камеамеа.