Акапулько

Он думал о Беки и о Джулии, о Тео. «Они были так похожи друг на друга — им всем была присуща потребность утвердить себя как нечто особенное, заявить о себе как о человеке, обладающем лучшими ответами, чем все остальные, быть “более правыми”, чем все остальные. И все же, — размышлял Чарльз, — постоянно выходит так, что я в разных людях обнаруживаю лишь одинаковое. Но ищу я совсем не то — ищу я истинное различие, которое могло бы послужить началом новой жизни… Или, действительно, я гоняюсь за тем, чего вообще не существует? И никогда не существовало?»

Он вдохнул теплый неподвижный воздух. «Даже без ответов жизнь может быть замечательной штукой, если не ломать себе над ней голову. А ответы могут скоро прийти.»

Он пошел быстрее, только теперь заметив автомобиль, беззвучно катившийся за ним. Автомобиль не уезжал и не отставал.

«Легавые. Мексиканские легавые.»

Чарльз изобразил улыбку невинности, отрепетированную специально для таких случаев. Он поднял ладони в жесте, который должен был обозначать, что он рад их появлению, не вооружен, не агрессивен и, безусловно, не представляет никакой угрозы для местного населения.

— Buenas d'ias, — сказал он, мобилизуя все свои скудные запасы испанского. — Viva la revoluci'on! Voy a puebla[137], — закончил он, показывая на себя.

Лица двух полицейских в машине остались совершенно бесстрастными. Крадущийся патрульный автомобиль остановился рядом с Чарльзом. Двое мужчин со скучающим видом и неуклюжими движениями, — присущими, по-видимому, полицейским в аналогичных ситуациях повсеместно, — выбрались из машины. На них была отутюженная, изрядно поношенная форма, а один из них являлся обладателем большого круглого живота и болтающихся, незавязанных шнурков на ботинках. Они преградили путь Чарльзу.

— Мы с вами случайно не знакомы? — сказал Чарльз, вспомнив реплику героя из «Сокровищ Сьерра-Мадре». «В Мексике, — подумал он, — все полицейские на одно лицо». Чарльз улыбнулся, давая понять, что это не более как дружелюбная и незамысловатая шутка.

Обладатель большого пуза шагнул вперед.

— Что в мешке? — спросил он.

— Одеяло, пара запасных носков. Книги.

— Грязные книжонки? — сказал второй.

— Я не могу дать определение порнографии, — ответил ему Чарльз, — но всегда узнаю ее, когда вижу. — И тут же подумал, что его хитроумная шутка обернется против него. Он не ошибся.

— Показывай, что в мешке, — приказало Пузо.

Чарльз опустил рюкзак на землю. Второй полицейский — Доходяга, быстро просмотрев его содержимое, выпрямился.

— Смотри, что я нашел, — сказал он без всякого удивления ни на лице, ни в голосе. В руке он держал небольшой пергаминовый конверт, содержащий некое коричневое крошево, сдобренное зелеными семенами.

— Вы мне не поверите, — приветливо воскликнул Чарльз, — но я никогда раньше этого не видел!

— Это было в твоем мешке, — сказало Пузо.

— Это было в твоем мешке, — повторил Доходяга.

Чарльз задумчиво кивнул.

— Это забавно. Когда я уходил с площади, в моем рюкзаке этого не было.

Пузо обратилось к своему напарнику.

— Мне кажется, он назвал тебя лгуном.

— Ты назвал меня лгуном?

Чарльз сделал шаг назад. Доходяга положил руку на рукоять своего револьвера. Чарльз замер на месте.

— Я не говорил, что вы лжец, — сказал он. — Совсем наоборот. И, пожалуйста, поймите, я никогда не стал бы использовать то, что в конверте, на проезжей дороге.

— Так ты признаешься?

— Я отрицаю.

— Это марихуана, которую ты транспортировал с незаконными целями.

Чарльз продолжал улыбаться.

— Почему у меня такое впечатление, что меня снимают в кино?

— Мы знаем, как здесь обращаться с торговцами наркотиков…

— Торговец наркотиками!

Доходяга закинул рюкзак Чарльза в патрульную машину полицейских. Пузо отправило Чарльза вслед за его рюкзаком. Секунду спустя завыла сирена, и они помчались обратно в Оахаку.

Чарльз выпрямился на сиденье и наклонился вперед.

— Вы знаете, американскому послу это может не понравиться…

— Не отвлекай водителя, гринго, — проворчало Пузо, своей огромной ручищей вжимая Чарльза обратно в сиденье.

— Эта сраная Мексика, — сказал Чарльз. — Она почти как настоящая жизнь…

Моторная лодка наискось разрезала кильватерный след большой яхты, направляющейся в гавань; Агустин управлялся со своим суденышком с умением и легкостью, достойными его долгой практики. Хулио, сидевший рядом, не отрываясь смотрел на рыжеволосую лыжницу, уверенно мчащуюся по волнам за их лодкой. На Хулио всегда производило большое впечатление спортивное сложение, которым обладали американские женщины. Большинство из них были высокими, гибкими, и, — как та, что неслась сейчас на водных лыжах за ними, — по-видимому, никогда не знавшими усталости. Хулио высоко ценил американских женщин в постели, где, как и в спорте, они оказывались активными и умелыми. Но у молодых американок никогда нет денег, а деньги — это то, о чем Хулио думал не переставая. Деньги заставили его снова вспомнить Саманту Мур.

— Она тоже кинозвезда, — прокричал он Агустину, стараясь перекрыть грохот подвесного мотора.