Страх за Аркадию пронзил его на мгновение, но он прогнал его прочь. Будь он сам себе хозяин, разве он допустил бы это? Будь он сам себе хозяин, только он и был бы в опасности и больше никто. Если бы он был сам себе хозяин... Внутри у него жарким клубком закручивались ярость, гнев, злость на мертвого Кляйзе, на живого Антора, на всех самоуверенных идиотов...
Нет, она сумеет о себе позаботиться. Она взрослая, умная девочка. Должна, должна суметь!
Но мысленно он шепотом спросил у самого себя:
— А сумеет ли?
Как раз в этот самый момент, когда доктор Дарелл пытался уговорить самого себя, что его дочь сумеет о себе позаботиться, Аркадия сидела в холодной неуютной приемной официальной Резиденции Первого Гражданина Галактики. Уже полчаса она сидела там, уныло поглядывая на стены. Когда они входили в приемную вместе с Хомиром Мунном, у двери стояли два вооруженных гвардейца. Прежде она их там что-то не замечала.
Сейчас она была одна, но ей казалось, что даже мебель смотрит на нее как-то недружелюбно. Такое было впервые.
С чего бы это?
Хомир был на приеме у Лорда Стеттина. Господи, ну что же случилось?
Она начинала злиться. В подобных ситуациях герои библиофильмов и видеотриллеров всегда предвидели развязку, были подготовлены к ней, когда она наступала, а она — она просто сидела... Случиться могло все, что угодно. Все, что угодно! А она просто сидела и ничего не делала. А главное, ничего не понимала.
Ну-ка, еще раз все с начала. Еше раз. Может быть, удастся что-нибудь понять.
Две недели Мунн, можно сказать, жил во Дворце Мула. Один раз, с разрешения Лорда Стеттина, он взял ее туда с собой. Дворец представлял собой массивное угрюмое здание — казалось, все там как-то нервно вздрагивало от прикосновения живого ко всему, что спало мертвенным сном, погруженное в воспоминания, и отвечало на звук шагов враждебным эхом или сердитым скрипом. Ей там совсем не понравилось.
Насколько приятней было смотреть на широкие оживленные улицы столицы, ходить в театры и смотреть спектакли в мире, который хотя и был гораздо беднее Академии, но не жалел денег на роскошь!
По вечерам Хомир возвращался из Дворца, сияющий от благоговейного трепета.
— Это мир моей мечты, — говорил он. — О, если бы я мог разобрать весь Дворец по кусочку и перевезти на Терминус — какой можно было бы создать музей!
Казалось, он полностью избавился от сомнений и растерянности. Он весь светился, был заметно возбужден. И еще один признак появился в его состоянии. Он совсем перестал заикаться...
Однажды Мунн обмолвился:
— Я нашел кое-какие обрывки записей генерала Притчера.
— Я знаю о нем, — ответила Аркадия. — Он был изменником из Академии и прочесывал Галактику в поисках Второй Академии.
— Ну, не совсем «изменником», Аркадия. Так нельзя. Его же «обработал» Мул.
— А это одно и то же.
— Ну нет. Ты пойми: прочесывание Галактики, о котором ты говоришь, было абсолютно бесполезным занятием. В материалах Конвенции Селдона о создании двух Академий пятьсот лет назад содержится только одно-единственное упоминание о Второй Академии. Там говорится, что она находится «на другом краю Галактики», «в конце звезд». Это все, чем располагали Мул и Притчер. У них не было в распоряжении метода, с помощью которого они могли бы точно распознать Вторую Академию, даже если бы нашли ее. Это было чистое безумие!
Я нашел их записи, — продолжал он, будто разговаривая сам с собой, — и оттуда явствует, что они, как ты сказала, «прочесали» почти тысячу миров, но могли бы с таким же успехом посетить хоть миллион. Но наше положение ничуть не лучше...
Аркадия прижала палец к губам.
— Ш-ш-ш... — прервала она его.
Хомир вздрогнул, задумался. Придя в себя, кивнул.
— Да, ты права, лучше об этом не говорить, — пробормотал он.
А теперь Хомир был у Лорда Стеттина, а Аркадия сидела в приемной одна-одинешенька и чувствовала, как громко и быстро бьется у нее сердце, но ничего не могла поделать. Это было самое страшное. Никакой причины происходящего она не видела и ничего не могла понять.
А по другую сторону двери примерно так же чувствовал себя Хомир Мунн. Ему казалось, что он тонет в море липкого желе. Он отчаянно боролся с заиканием, но в результате, естественно, не мог двух слов связать.
Лорд Стеттин был в полном парадном облачении и во всем величии своего шестифутового роста. Чеканя слова, он отстукивал ритм железным кулачищем.
— Итак, у вас было две недели. И вы осмеливаетесь заявиться ко мне со сказочками про белого бычка! Ну давайте скажите мне самое худшее. Значит, я должен свой флот на пуговицы переплавить? Или я должен сражаться с призраками из Второй Академии так, как с ними сражались ваши люди?
— Я-я п-повторяю, мой господин, ч-что я не п-пророк. Я... с-совершенно ра-астерян, п-поверьте!
— А может быть, вы хотите вернуться домой, чтобы предупредить ваших соотечественников? Надоели мне ваши увертки, ясно? Или скажете мне правду, или я вытрясу ее из вас вместе с вашими кишками.