Айвенго. Квентин Дорвард

На эту речь, произнесенную таким же тоном, каким и в наши дни увядающие красавицы обыкновенно жалуются на грубость современных нравов, Квентин позволил себе возразить, что «рыцарский дух, который графиня Амелина считает угасшим, не совсем исчез с лица земли и если даже он где-нибудь и ослабел, то, во всяком случае, пылает прежним жаром в сердцах шотландских дворян».

– Нет, это прелестно! – воскликнула графиня Амелина. – Он хочет нас уверить, что в его холодном, унылом отечестве горит благородный огонь, давно потухший во Франции и Германии! Бедняжка напоминает мне швейцарских горцев, помешанных на любви к своей родине… Он скоро начнет нам рассказывать о шотландских виноградниках и оливковых рощах.

– Нет, мадам, о вине и оливках я могу только сказать, что мы добываем их с мечом в руке, как дань от наших более богатых соседей, – ответил Дорвард. – Что же касается безупречной верности и незапятнанной чести шотландцев, я скоро предоставлю решить вам самим, насколько можно на них положиться, ибо ваш скромный слуга может предложить вам в залог вашей безопасности только свою верность и честь.

– Вы говорите загадками… Уж не грозит ли нам близкая опасность? – спросила леди Амелина.

– Я уже давно прочла это в его глазах! Пресвятая Дева, что с нами будет? – воскликнула графиня Изабелла, всплеснув руками.

– Надеюсь, только то, что вы сами пожелаете, – ответил Дорвард. – Но позвольте мне спросить вас, благородные дамы: верите ли вы мне?

– Верим ли? Конечно, – ответила графиня Амелина. – Но к чему этот вопрос? И для чего вы требуете нашего доверия?

– Я, со своей стороны, верю вам вполне и безусловно, – сказала графиня Изабелла. – Если вы обманете нас, Квентин, я буду знать, что правды можно искать только на небе.

– И я оправдаю ваше доверие, – сказал Дорвард, восхищенный словами молодой девушки. – Дело в том, что я намерен немного изменить наш маршрут и, вместо того чтобы переправиться через Маас у Намюра, хочу проехать в Льеж левым берегом реки. Это не вполне соответствует приказаниям короля Людовика и инструкциям, данным им нашему проводнику, но я слышал в монастыре, что по правому берегу Мааса рыщут шайки разбойников и что из Бургундии выслан военный отряд для их усмирения. То и другое кажется мне одинаково опасным для нас. Даете ли вы мне разрешение переменить наш маршрут?

– С радостью, если вы это находите нужным, – ответила молодая графиня.

– Милая моя, – возразила графиня Амелина, – я верю, как и ты, что молодой человек желает нам добра, но вспомни: поступая таким образом, мы нарушаем приказания короля Людовика, на которых он так настаивал.

– А почему мы должны слушаться его приказаний? – спросила графиня Изабелла. – Слава Богу, я не его подданная и если вверилась его покровительству по его же настоянию, то он обманул мое доверие и таким образом освободил меня от всяких обязательств по отношению к нему. Нет, я не хочу оскорблять нашего молодого защитника и, ни минуты не колеблясь, поступлю так, как он советует, несмотря ни на какие приказания вероломного и себялюбивого государя!

– Да благословит вас Бог за ваши слова, графиня! – с восторгом воскликнул Квентин. – И если я обману вас, пусть меня четвертуют в этой жизни и отдадут на вечные муки в будущей – и это будет для меня еще слишком мягким наказанием!

С этими словами он пришпорил коня и подъехал к цыгану. Этот молодчик отличался, по-видимому, весьма миролюбивым и незлопамятным нравом: он скоро забывал оскорбления и обиды – так по крайней мере казалось; и, когда Квентин обратился к нему, он отвечал так спокойно, как будто они не обменялись ни одним нелюбезным словом.

«Собака не рычит, – подумал шотландец, – потому что собирается разом покончить со мной, когда улучит минуту схватить меня за горло; но мы еще посмотрим: может быть, мне удастся побить изменника его же оружием».

– Послушай, друг Хайраддин, – сказал он, – вот уже десять дней, как мы путешествуем с тобой, и ты еще ни разу не показал нам свое искусство предсказывать будущее, а между тем ты так им гордишься, что не можешь устоять от искушения похвастаться своими знаниями в каждом монастыре, где мы останавливаемся, рискуя, что тебя выгонят и тебе придется искать ночлега под стогом сена.

– Вы ни разу не просили меня погадать, – ответил цыган. – Ведь вы, как и другие, смеетесь над тем, что недоступно вашему пониманию.

– Ну так покажи мне теперь свое умение, – сказал Квентин, снимая рукавицу и протягивая цыгану руку.

Хайраддин внимательно осмотрел все перекрещивающиеся линии на его ладони, а также и возвышения у основания пальцев, которым в то время приписывалась такая же тесная связь с характерами, привычками и судьбою человека, какую в наши дни приписывают выпуклостям человеческого черепа.

– Эта рука, – сказал наконец Хайраддин, – говорит о раннем труде, испытаниях и опасностях. Я вижу, что она с детства знакома с мечом, но, кажется, и застежки молитвенника ей не были чужды…

– Ну, мое прошлое ты мог от кого-нибудь узнать, – перебил его Квентин. – Скажи мне о будущем.