Айвенго. Квентин Дорвард

– Нет, – кратко и хладнокровно ответил проводник, нимало, по-видимому, не удивленный и не обиженный грубым тоном молодого шотландца.

– Так ты язычник или… Кто же ты, наконец?

– У меня нет религии, – ответил цыган.

Дорвард отшатнулся. Он слышал о сарацинах и об идолопоклонниках, но ему никогда и в голову не приходило, что может существовать целое племя, не исповедующее никакой веры. Опомнившись от первого изумления, он спросил проводника, где тот живет.

– Нигде… Живу где придется, – ответил цыган, – у меня нет жилища.

– Где же ты хранишь свое имущество?

– Кроме платья, что на мне, да этого коня, у меня нет никакого имущества.

– Но ты хорошо одет, и лошадь у тебя превосходная, – заметил Дорвард. – Какие же у тебя средства существования?

– Я ем, когда голоден, пью, когда чувствую жажду, а средств существования у меня нет, кроме случайных, когда мне их посылает судьба, – ответил бродяга.

– Каким же законам ты повинуешься?

– Никаким. Я слушаюсь кого хочу или кого заставит слушаться нужда, – сказал цыган.

– Но есть же у вас начальник? Кто он?

– Старший в роде, если я захочу его признать, а не захочу – живу без начальства.

– Так, значит, вы лишены всего, что связывает других людей! – воскликнул изумленный Квентин. – У вас нет ни законов, ни начальников, ни определенных средств к жизни, ни домашнего очага! Да сжалится над вами небо – у вас нет родины, и – да просветит и простит вас Всевышний! – вы не веруете в Бога! Так что же у вас есть, если нет ни правительства, ни семьи, ни религии?

– У меня есть свобода, – ответил цыган. – Я ни перед кем не гну спину и никого не признаю. Иду куда хочу, живу как могу и умру, когда настанет мой час.

– Но ведь по произволу каждого судьи тебя могут казнить?

– Так что же? Рано или поздно – все равно надо умирать.

– А если тебя посадят в тюрьму, – спросил шотландец, – где же тогда будет твоя хваленая свобода?

– В моих мыслях, которые никакая цепь не в силах сковать, – ответил цыган. – В то время как ваш разум, даже когда тело свободно, скован вашими законами и предрассудками, вашими собственными измышлениями об общественных и семейных обязанностях, такие, как я, свободны духом, хотя бы их тело было в оковах. Вы же скованы даже тогда, когда ваши члены свободны.

– Однако свобода твоего духа едва ли может уменьшить тяжесть твоих цепей, – заметил Дорвард.

– Недолго можно и потерпеть, – возразил бродяга. – Если же мне не удастся вырваться на волю самому или не помогут товарищи, умереть всегда в моей власти, а смерть – это самая полная свобода!

Наступило довольно продолжительное молчание, которое Квентин прервал наконец новым вопросом:

– Итак, вы – бродячее племя, неизвестное европейцам… Откуда же вы родом?

– Этого я не знаю.

– Когда же вы наконец покинете Европу и возвратитесь туда, откуда пришли?

– Когда исполнится срок нашего странствования.

– Не потомки ли вы тех колен Израиля, которые были уведены в рабство за великую реку Евфрат? – спросил Квентин, не забывший еще уроков, преподанных ему в Абербротокском монастыре.

– Если б мы были потомки израильтян, мы бы сохранили их веру, обряды и обычаи, – ответил цыган.

– Как твое имя? – спросил Дорвард.

– Мое настоящее имя известно только моим единоплеменникам. Люди, которые не живут в наших шатрах, зовут меня Хайраддином Мограбином, что значит: Хайраддин – африканский мавр.

– Однако ты слишком хорошо говоришь для человека, выросшего в вашей дикой орде, – сказал шотландец.

– Я кое-чему научился в этой стране, – ответил Хайраддин. – Когда я был ребенком, наше племя преследовали охотники за человеческим мясом. Вражья стрела попала в голову моей матери и уложила ее на месте. Я висел в одеяле у нее за плечами, и наши преследователи подобрали меня. Один священник выпросил меня у стрелков прево и воспитал. У него я два или три года учился франкским наукам.

– Как же ты ушел от него?

– Я украл у него деньги и бога, которому он поклонялся, – с полным хладнокровием ответил Хайраддин. – Он меня поймал и прибил. Тогда я зарезал его, убежал в лес и снова соединился с моим народом.

– Негодяй! Как ты мог убить своего благодетеля?

– Разве я просил его оказывать мне благодеяния? Цыганский мальчик – не комнатная собачка, чтобы лизать руки хозяину и ползать под его ударами из-за куска хлеба. Волчонок, посаженный на цепь, в конце концов всегда порвет ее, загрызет хозяина и убежит в лес.

Наступила новая пауза, снова прерванная молодым шотландцем, который задался целью поближе познакомиться со своим подозрительным проводником, с его характером и намерениями.

– А правда ли, – спросил он Хайраддина, – что ваш народ, несмотря на свое полное невежество, утверждает, будто ему открыто будущее, то есть он обладает знанием, в котором отказано ученым, философам и служителям алтаря более образованных народов?

– Да, мы это утверждаем, и не без основания, – сказал Хайраддин.

– Каким образом эти высокие познания могут быть дарованы таким отверженцам, как вы?