Читаем Айвазовский полностью

Здесь в Успенском Айвазовский впервые увидал настоящую русскую природу, начал чувствовать краски воды и северного неба, свет, не свойственный привычному ему югу. Это было удивительно и вместе с тем незабываемо. Вдруг поймать неповторимый колорит, утащить его на свой холст серые, почти что стальные волны или непривычно низкое, иногда давящее небо.

Ованес много купался, катался в лодке, много ходил и рисовал. Томилов приметил, что Айвазовскому вовсе не необходимо подобно другим художникам-пейзажистам подолгу стоять с мольбертом возле выбранного им вида. Потрясающая зрительная память и знание перспективы помогали художнику запоминать мельчайшие подробности пейзажа, так что он делал какие-то заметки на холсте и потом беззаботно бежал окунуться в речку или поиграть в лапту с деревенскими мальчишками. Начатое произведение он спокойно заканчивал где-нибудь к вечеру, так больше ни разу и не взглянув на избранную натуру.

Зрительная память, так восхищавшая многих знакомых Айвазовского, вскоре сыграет недобрую службу художнику, когда и знатоки живописи и простые зрители начнут находить в его работах торопливость и преступное невнимание к деталям. В 1839 году А. Р. Томилов напишет Ованесу длинное письмо, в котором самым детальным образом разберет пять его картин: «Картина, которая изображает, как говорят, восхождение луны, по моему взгляду, по моим чувствам, не представляет ничего другого, как хорошую кисть и личный вкус художника, натуры же в ней, или часа, никак постичь не можно. Солнечный стог луны и отсвет ее в воде прекрасно напоминает глазу теплоту восхода солнца, теплота эта в первую минуту идет по душе, но сильные, по-видимому, лучи этого животворного светила не разливают никакой жизни на прочие предметы, представляемые в картине, отсветов нет! В сердце моем живо теплое утро, а в картине тихая холодная ночь, чувства мои разнородны с картиною, я не могу гулять в ней». И так придирчиво, внимательно и вместе с тем предельно деликатно разобраны все пять картин, ради которых Томилов был вынужден специально приехать к Григоровичу. [41]

В наше время к художникам уже не предъявляют, мне кажется, требований предельного копирования природы, на это, как говорят многие, есть фотоаппараты. Тогда же от художников-пейзажистов требовали предельной верности в передаче деталей, «…картина должна быть зеркалом природы, или лучше сказать, должна быть слепком тех ощущений, какие природа произвела на чувствие художника», — пишет в том же письме Томилов. У Айвазовского же на картинах, как замечают многие критики того времени, в итальянском пейзаже угадывается Гурзуф, а сквозь турецкий берег вдруг начинает просвечивать Феодосия.

«Ствол удаленного дерева столько же занимает места, как и ствол приближенного, — пишет А. Р. Томилов о картине «Кейф турка, — но увидя вместо Урий двух мужичков за дальним стволом и таких, которые похожи на кукол в сравнении с деревом, я не мог остановиться на этой догадке, и так ничего не разгадал. Зачем окружать предмет своего рассказа такими околичностями, которых не видел тогда, ниже прежде, и которых не хочется выполнить хоть немножко согласно с натурою. Так Кипрянской погубил прекраснейшую свою картину «Анакрюновой пляски», представя в плохом пейзаже и под открытым небом фигуры, которые отлично написал с натуры, в темной мастерской. Грешно портить грезами такую хорошую фигуру, как этот турок!»

Айвазовский правильно воспримет критику со стороны своего друга и благодетеля и сделается более внимательным к своей работе. Но все это будет многим позже, когда он вкусит плодов первой славы и начнет свой уверенный полет.

Теперь же ему необходимо учиться у этой воды, лесов и полей, у тонких теней и непривычно-близкого тяжелого неба. Он должен, просто обязан написать за это дарованное ему лето несколько картин — пусть не для выставки, профессора, скорее всего, сочтут это несвоевременным, в подарок Алексею Романовичу, и… и еще ему не терпится начать получать со своих работ хоть какие-нибудь деньги. Средства, в которых остро нуждается оставленная в Феодосии семья. Мысли о тяжелом положении родителей и особенно матери мучают Ованеса, но именно они помогают сосредоточиться на работе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии