Айвазовский

— Не знаю, — как-то неопределенно начал Гоголь, — кое-кто даже на Пушкина ссылается, что, мол, «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Однако, позвольте вам заметить… — Николай Васильевич устремил свой взгляд куда-то далеко-далеко и продолжал с горечью и сарказмом: — Позвольте заметить, что слова сии принадлежат не Поэту, а Книгопродавцу и что к первому изданию стихотворения было сделано такое примечание: «Заметим, для щекотливых блюстителей приличий, что Книгопродавец pi Поэт оба лица вымышленные. Похвалы первого не что иное, как светская вежливость, притворство…» — Гоголь погрозил пальцем. — Притворство еще простительно тому, кто торгует произведениями искусства, но не тому, кто их творит. Того и гляди — можно так убедить себя, что продается всего лишь результат вдохновенья, а не заметишь, как само вдохновенье приспособишь к вкусам покупающих…

Гоголь прервал свою речь, еще раз оглянулся на картину Тыранова и, сделав жест, чтобы его не провожали, быстро направился к двери.

Айвазовский и Штернберг долго молчали. Между ними вдруг возникла какая-то неловкость.

Первым заговорил Штернберг:

— Не сердись, Ваня… Но мне показалось, что Гоголь имел в виду твою историю с болонским колбасником… Недавно у Греко Иванов осуждал тебя…

— И ты не объяснил, — вспыхнул Айвазовский, — что все это шутка, забавный анекдот.

— Я все рассказал, Ваня: как ты познакомился с одним маркизом и тот уговорил тебя написать картину для его брата-фабриканта из Болоньи, и как тот в обмен на твою картину прислал изделия своей фабрики… И про то поведал, как мы, твои друзья, уничтожали все эти ветчины, колбасы и особенно сосиски.

— И что же Иванов? — уже улыбаясь, спросил Айвазовский. — Неужели не посмеялся вместе с тобою?

— Представь, Ваня, даже подобия улыбки не появилось на его лице, напротив — он все больше хмурился и наконец спросил: «А долго ли Гайвазовский писал картину для этого колбасника?» Когда я ответил, что полдня, Александр Андреевич вовсе расстроился и этак грустно промолвил: «Гайвазовский в большой опасности, он начинает приспосабливаться к вкусам заказчиков…»

Айвазовский притих.

Минуту спустя, чтобы переменить разговор, он спросил:

— Что ты читал, когда мы вошли? Николаю Васильевичу даже пришлось кашлянуть разок-другой, чтобы отвлечь тебя от письма.

— Это письмо от Иванова… Недавно я забрел к нему. Перед этим я побывал во Флоренции, где сделал много любопытных зарисовок. Я начал мечтать о картине, и название уже было готово — «Шарлатаны». Там у меня уличные фокусники, собирающие вокруг себя толпу зевак… Размечтался я тогда в мастерской Александра Андреевича, а потом и забыл о своем новом замысле — «Рынок» все вытесняет… А вот Александр Андреевич запомнил и так близко к сердцу принял, что прислал мне нынче письмо, где подробно разработал всю композицию и сделал даже набросок сцены… Вот взгляни сам.

Айвазовский взял протянутое письмо.

«Думая о Вашем „Шарлатане“, мне вот что пришло в мысль. — Представить (как можно более) благоденствие, спокойствие и деятельность народную. — Главную торговлю его шелком и шляпами соломенными. Это все везется вдоль картины на третьем плане. — Совершенное отсутствие полиции. — Мирные разговоры между собой. — Это представите вы в группе простых людей, что читают письмо, и впереди их идущих благородных Флорентинцев, подчивающих друг друга табаком. — Одну группу можно сделать портретами (великих) замечательных людей Флоренции нашего времени. Росселини, Розини, Бартолини. — Налево, в двух мальчиках, Вы представите южное довольство прекрасных юношей: один с цыгаркой, другой с органчиком. — За ними изобразите исправность огромных возов — в шесть мулов, несколько правее шляпные магазинщицы идут с картонками в диагональ площади; нужно как можно более показывать шляп соломенных в народе и желтых и черных. Цвета платьев у простых женщин и мужчин — темно-лиловые и синие, чулки черные. — Бархатные куртки охотничьи. — На средине картины шуточная драка мальчиков, посланных от хозяев с посылками. — Полуголый красильщик борется с печатником; у последнего стоят поблизости кипы бумаги. — А столяр, имеющий доску на голове, соучаствует, тут же смотря. — Направо — немцы с планом Флоренции занялись было со всем педантическим тоном рассматривать монументы, но подошедшая с улыбкой нищенка разрушает внимание, отводя их взоры от знаменитого Палаццо gran дука в глубину корсета, с умыслом раздвинутого молоденькой плутовкой. — Сзади их прекрасная цветочница дарит англичанок, идущих тоже на поклонение Оффициям.

Я не помню Ваших эпизодов, их тоже можно удержать, об этом мы поговорим с Вами при моем приезде».

Кончив читать, Айвазовский долго еще не решался отдать исписанные листки.