Айсберг

Тиди прижалась лицом к руке Питта и заплакала, судорожно, порывисто дыша, на нее волнами накатывали шок, боль и облегчение. Питт обнимал ее и молчал. И продолжал прижимать к себе дрожащее тело и гладить Тиди по волосам, когда подошел капитан Халл.

— Поднимите девушку первой, — сказал Питт. — У нее сломаны лодыжки.

— Мои люди развернули наверху пункт первой помощи в палатке. Там топят печь. Ей там будет удобно, а потом ее заберет исландская спасательная служба и переправит в Рейкьявик. — Халл устало потер глаза. — Сейчас машины службы идут по нашему радиосигналу.

— А по воздуху ее нельзя эвакуировать?

Халл покачал головой.

— Простите, майор. Старый самолет за один рейс может забрать всего восемь человек на носилках. Боюсь, сначала нужно увозить тяжелораненых. Это случай, когда женщины идут последними. — Он кивком показал на Лилли. — Насколько тяжел этот?

— Разбиты плечи и таз.

Подошли два человека Халла с алюминиевыми носилками-корзинами.

— Забирайте этого человека первым, — приказал Халл. — И осторожнее. Он тяжело ранен.

Санитары осторожно уложили неподвижное тело Лилли на носилки и прикрепили веревку для подъема из предательского ущелья. На Питта произвели впечатление их четкие уверенные действия. Он был глубоко благодарен этим людям. Три минуты спустя Халл вернулся за Тиди.

— Хорошо, майор. Беру барышню.

— Будьте с ней осторожны, капитан. Она личный секретарь адмирала Сандекера.

По-видимому, удивить Халла было невозможно. Лишь на мгновение в его глазах что-то мелькнуло.

— Ну, ну, — сказал он. — В таком случае я буду лично сопровождать даму.

Халл нежно подхватил Тиди сильными руками и отнес к ожидающим носилкам-корзине. Верный своему слову, он поднялся с ней до самого верха, убедился, что ее уложили на постель в теплой палатке, и лишь тогда вернулся к руководству спасательной операцией.

Питт достал из-под руки пакет, медленно прошел по неровному дну ущелья и остановился перед русским дипломатом.

— Мистер Тамарецов, как ваши дела?

— Русским холод только приятен. — Он набрал горсть снега, лежавшего на груди. — Москва не Москва без снежной зимы. Для меня снег все равно что песок для араба: для всех проклятие, а для него часть жизни.

— Вам больно?

— Старый коммунист никогда не уступает боли.

— Жаль, — сказал Питт.

— Жаль? — повторил Тамарецов и подозрительно посмотрел на Питта.

— Да, потому что я собирался предложить вам средство для облегчения лихорадки, головной боли и несварения желудка.

— Опять юмор янки, майор?

Питт чуть заметно улыбнулся.

— Сарказм янки, — ответил он. — Вот главная причина, почему вы часто неверно оцениваете людей из других стран. У среднего американца есть в душе сарказм, который умом не понять. — Он сел рядом с Тамарецовым и достал бутылку водки. — Вот, например, перед вами результат моего похода в винный магазинчик за углом.

Тамарецов мог только смотреть на него, не веря своим глазам.

— Дал слово — держи. — Питт велел раненому русскому запрокинуть голову и поднес к его губам горлышко бутылки. — Вот, хлебните-ка.

Тамарецов залпом осушил четверть бутылки, прежде чем Питт отнял ее. Кивнул и что-то пробормотал. И вдруг в его глазах появилось теплое, проницательное выражение.

— Родная, настоящая советская, родная… Как вы сумели? — спросил он.

Питт пристроил бутылку в руки Тамарецову.

— Была распродажа, — сказал он. И встал, собираясь уходить.

— Майор Питт.

— Да?

— Спасибо, — просто сказал Тамарецов.

Весь укрытый белым снегом, он пустым взглядом смотрел на облака, когда Питт нашел его. Лицо спокойное и строгое, как у человека, не испытывающего боли, счастливого, довольного, нашедшего упокоение. Рядом склонился врач, осматривая его.

— Сердце? — спросил Питт тихо, почему-то опасаясь разбудить.

— Учитывая возраст, скорее всего, сэр. — Врач повернулся и обратился к стоявшему в нескольких футах Халлу: — Эвакуируем, капитан?

— Пусть лежит, — сказал Халл. — Наша задача — спасать живых. А этот человек мертв. И пока мы можем помешать остальным присоединиться к нему, надо заниматься ими.

— Конечно, вы правы, — устало сказал Питт. — Командовать вам, капитан.

Тон Халла смягчился.

— Вы знали этого человека?

— Я бы хотел знать его лучше. Его звали Сэм Келли.

Очевидно, имя ничего не сказало Халлу.

— Пора поднять наверх вас, майор. Вы и сами плохи.

Питт ответил:

— Нет. Я останусь здесь с Сэмом.

Он в последний раз закрыл Келли глаза и отряхнул снег со старого, морщинистого лица. Потом взял сигару — он узнал особый запас Сандекера — и вложил Келли в нагрудный карман.

Халл целую минуту стоял рядом, пытаясь найти слова. Начал что-то говорить, но передумал и просто кивнул с молчаливым пониманием. Потом вернулся к работе.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Сандекер закрыл досье, положил его и подался вперед, словно собирался прыгнуть.

— Если вы просите моего разрешения, ответ категорический: нет!

— Вы ставите меня в неловкое положение, адмирал.

Это произнес сидевший перед Сандекером человек, низкорослый и такой широкий в плечах, что едва помещался в кресле.