Аир. Хозяин болота

– Да я молила меня не неволить! – задохнулась от возмущения Ива. – Упрашивала пустить! Ты… Ты… – Взгляд снова упал на черную лужу за спиной кузнеца. Ива с самим Хозяином болота спорила! Неужто убоится этого… сильного, страшного, но всего лишь человека?! Она собралась с духом и выплюнула то, что даже в мыслях произнести страшилась: – Ты меня силой взял!

Слова, такие важные и жуткие для нее самой, кузнецу оказались что горох об стену.

– Тьфу! Выдумала тоже! «Силой»! Да ты сама хотела! Значит, слушай. – Он вышел к ней, небрежно обтер о штаны запачканную кровью ладонь. Некогда милый красавец превратился в самодовольного и жесткого. – Приду со сватами, чтоб рот на замке держала, ясно? Тоже мне, удумала! Сама хотела, а теперь на доброго человека напраслину возводит! А ну как поверит кто бабским бредням? Я ж стыда не оберусь! Да и ты наперво тоже! Кому ты, силой взятая, нужна будешь, окромя меня? Так что не дури. Сказал, замуж возьму, значит, возьму.

– Да я… – Взгляд Ивы снова метнулся к черной луже. Все казалось, что кто-то слушает разговор, ловит каждое слово и уж своей выгоды не упустит. И Ива поверила: не одна она здесь! Заступник рядом! Может, лишь потому решилась и твердо ответила: – Да я лучше за Хозяина болота выйду, чем за тебя!

Глава 5 Сваты

Одно дело – крикнуть в сердцах, совсем другое – следовать обещанию. Для матери и отца Ива уже успела подобрать все слова, какие могли убедить упрямцев, да все одно осталась с носом. Что еще сказать родичам, которые праздничное угощение приготовили да двор украсили кислицей, оберегающей счастье влюбленных?

Уж и соседи начали собираться и потихоньку повязывать в волосы цветные ленты, и стол, выскобленный нарочно для сегодняшнего дня, вынесли на улицу да покрыли скатертью. Лелея с супругом хитро переглядывались и все шептались, хихикая и косясь на окно дочериной светлицы.

Отец ходил гордый, вразвалочку: последнее дите из дому сговорил, да как удачно! Не абы за кого, а за мастеровитого кузнеца, к которому нарочно наведываются из соседних деревень! Даже братья Бойко и Ранко приехали, хотя и не ждали их раньше свадьбы. И тоже держались гоголями, будто это их заслуга, что к сестре сватаются.

Ива смотрела из окна на собирающихся людей и все больше страшилась. Как выйти к матери, как высказать, что на сердце? Раньше бы решилась, нашла в себе силы сознаться… А теперь что? Позорить родичей перед всеми Клюквинками? Признать, что не только свою честь не сберегла, но и священное празднование урожайной ночи насилием оскорбила? Решительность развеялась, как сон.

Ива бессильно присела перед большим, до самого пояса отражает, зеркалом – отцовский подарок на сватовство. Резная рама заключила в ловушку бледную девушку с болезненно-алыми горячечными губами. Невеста провела было гребнем по волосам, прихорашиваясь, но вдруг с таким отвращением отбросила, точно это он повинен в бедах. А и как не отбросить, когда вместо смоляных прядей деревянные зубцы вонзились в зеленые? Одну прядь Ива срезала, так заместо нее успели позеленеть три новых. Не глядя девка нахлобучила куколь, закрывающий не только голову, но и спину с грудью – показать скромность нареченной.

– Лучше за Хозяина болота, чем за него, – горько повторила она.

Когда Ива вышла в кухню, мать расплакалась:

– Доченька!

Она поцеловала любимицу в лоб и глаза, как принято целовать тех, кто ушел за Огненные врата. Эти поцелуи должны были убедить домашних духов: не по своей воле вас бросает молодая хозяйка, тот свет ее призвал. А опосля, когда состоится сватовство, в доме нареченного девице предстоит наново появиться на свет: принять пищу из руки старшей в роду. Дескать, встречайте, добрые духи, нового члена семьи! Ива не сумела увернуться ни от поцелуев, ни от всунутой плошки с румяными блинами.

– Матушка!.. – несмело начала она, но на плечо легла тяжелая отцовская длань.

Отец был строг с ней. Быть может, и чрезмерно. Ну а как иначе, когда младшая дочка родилась болезненной да такой на него непохожей? Нужно оберегать: строго отчитывать, когда поздно является с гулянок, лупить, если поймали на урезине[1]. Отцовская любовь – она такая. Неказистая, но крепкая.

– Ты… это… – Креп был хотя и немолод, но хорош собой. Иной раз его принимали за брата двоих сыновей, а не за отца. И никто никогда не видел, чтобы он давал слабину: пускал слезу над посмертным ложем родни или поминал недобрым словом богов, допустивших, чтобы молоток соскочил по ногтю. Он украдкой вытер рукавом глаза и, глядя в сторону, напутствовал: – Не посрами, в общем. – И подтолкнул Иву к выходу, где уже собралась толпа соседей.

– Матушка! – рванулась Ива из последних сил.

– Потом, все потом! – засуетилась та. – Успеется!