166 Дева в качестве зодиакального знака изображается несущей либо пшеничный сноп, либо ребенка. Некоторые авторы связывают ее с "женой" Апокалипсиса7. Во всяком случае, "жена" эта имеет отношение к пророчеству о рождении Мессии в конце времен. Поскольку предполагается, что автор Апокалипсиса был христианином, возникает вопрос: на кого указывает образ женщины, интерпретируемой как мать Мессии либо как мать Христа? И с кем соотносится сын этой женщины, который (в дословном переводе с греческого) будет "пасти" (noi|i.aiveiv) язычников железным посохом"?
167 Поскольку данный пассаж содержит намеки, с одной стороны, на мессианское пророчество Исайи, 66,78, а с другой — на гнев Яхве (Псалом 2,9)9, он, казалось бы, так или иначе должен относиться к будущему второму рождению Мессии. Однако в сфере христианских идей такая мысль попросту невозможна. Болл10 говорит по поводу описания "агнца" в Откр., 5,6 слл.: "Эта крайне странная фигура с семью рогами и семью глазами никак не может быть объяснена в терминах христианства". К тому же у "агнца" проявляются кое-какие весьма неожиданные свойства: он воинственный агнец, завоеватель (Откр., 17,14). Сильные на земле должны будут прятаться от его гнева (Откр., 6,15 слл). Он сравнивается со "львом от колена Иудина" (Откр., 5,5). Этот агнец, напоминающий о Псалме 2,9 ("Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника"), производит впечатление скорее демонического барана11, а вовсе не агнца, покорно идущего на заклание. Агнец Апокалипсиса, несомненно, принадлежит к категории рогатых чудовищ, упоминаемых в этих пророчествах. А потому необходимо рассмотреть вопрос, не оказало ли воздействия на автора Апокалипсиса представление, являющееся в какой-то мере антитезой Христу, — скажем, "umbra Jesu" (тень Исуса), в конце времен соединяющаяся с восторжествовавшим Христом посредством акта второго рождения. Эта гипотеза поможет объяснить как повторение мифа о рождении, так и тот странный факт, что одно из важнейших эсхатологических ожиданий — приход Антихриста — в Апокалипсисе только бегло упоминается. Семирогим бараном представлено практически все, что не ассоциируется с образом Иисуса12. Этот баран — настоящая фигура тени, однако его нельзя считать Антихристом — творением Сатаны. Ибо хотя чудовищный воинственный агнец представляет собой теневую фигуру в том смысле, что он выступает противовесом агнцу, принесенному в жертву, он далеко не так непримирим с Христом, как полагалось бы Антихристу. Таким образом, удвоение фигуры Христа не выводится из раскола между Христом и Антихристом; оно скорее связано с антиримскими настроениями иудео-христиан, вновь и вновь обращавшихся к своему мстительному богу и его воинственному Мессии. Автор Апокалипсиса мог быть знаком с иудейскими спекуляциями, известными нам из позднейшей традиции. Bereshith Rabbati Моисея-ха-Даршана сообщает нам, что Илия встретил в Вифлееме молодую женщину, сидящую у двери своего дома; рядом с ней на земле лежал новорожденный младенец, забрызганный кровью. Она пояснила, что ее сын родился в дурной час, как раз когда разрушался храм. Илия уговаривал ее позаботиться о ребенке. Когда он снова побывал там через несколько недель, то спросил ее о сыне. "Он не ходит, не видит, не говорит, не слышит, но лишь лежит, подобно камню", — отвечала женщина. Внезапно повеял ветер с четырех углов земли, унес младенца, и тот погрузился в море. Илия принялся сетовать, что со спасением Израиля теперь покончено, но bath kol ("голос") сказал ему:
"Это не так. Он будет оставаться четыреста лет в великом море и еще восемьдесят лет — в восходящем дыме детей Корея13, восемьдесят лет — под вратами Рима; остальное же время он будет скитаться по великим городам, пока не настанет конец времен"14.