айный язык птиц

Федька и дядя Игнат, как зовут «старого черта», поднимают лодку на плечи и, слегка спотыкаясь на заросшем полынью замусоренном берегу, несут ее к воде. Ставят на песок. Сталкивают в воду. Красавица лодка – легкая, прогонистая.

– Так… – Федька разбегается, прыгает в лодку и, как на серфинге, скользит по воде… – Ну, теперь мотор. Потом снасть. Цела ли?

– Ты новую-то снасть не купил, а дурак. Ты куды ваще сорвался? Старье твое теперь во дворе развесить можно, – с какой-то радостью служения говорит дядя Игнат. – Если мыши где проели, заштопаем, челнок, нитки есть. Ты торопиться не должон, проверь все, чтоб, знаешь, чики-пики. Такое дело… Ты что!

– А у тебя-то… – вслух думает Федька. – Твоя-то снасть – где?

– Э-э, Федя, – ласково поет дядя Игнат. – Все брат, отневодбился… Мне после образцово-показательной моей отсидки старуха запретила. Не такие, грит, твои года, чтоб их по тюрьмам мотать. Не мальчик. Давай, грит, по-человечески – уж помри в своем доме. А я думаю – и то…

– Нужно новую снасть, дядя Игнат. Скоро.

– Скоро только кошки родятся.

– Да мы тут по-любому до вечера провозимся, – говорит Федька.

– Ты проверь мотор, дура, от мотора все зависит… – говорит дядя Игнат. – Тогда про снасть думать будем.

– Дак сколько мы провозимся?! В день не управимся!

– А сколь надо, столь и будем возиться, – неожиданно твердо говорит дядя Игнат. – Знаешь, как бывало? Всякое, брат, бывало. Бывало, мотор-батюшка только и выносил: эти-то все прохиндеи, у них что лодки – на износ, что моторы – без ухода. А ты на риске рубль зарабатываешь. У тебя все должно – чики-пики. Все должон предусмотреть. Воровское дело – серьезное.

– Ладно, пошли мотор доставать. Хорэ нотации читать…

– Федь, – вдруг говорит Сашка, который до этого безучастно стоял в стороне. – Вы тут возиться будете весь день. Свези меня на тот

берег.

– Да ты чего? – сразу взбычел Федька. – Толку от тебя и так нет, так тебе еще на тот берег…

– Там деревня наша, – трогательно говорит Саша. – Где мы с Валей родились, выросли. Детство наше.

– Что за деревня?

– Дак во-он дома.

– Дома вижу. Называется как?

– Деревня.

– Но названье-то есть у нее?

– А так деревней и называется, – подтверждает дядя Игнат. – Это он верно говорит. Сами себя так и зовут: деревня.

– А у тебя там родня, что ль? – спрашивает Федька.

– Сестра там, Надя, братья двоюродные…

– Давно не видал?

– Да уж лет десять… Как мама умерла…

– Ну ты даешь – говорит Федька. – Все с птичками перекликаешься. А родню – десять лет не видал… Хотя – ты ж не пьешь…

– Свези, Федь…

– Да чего парня томить, давай я свезу, на своей, – встревает дядя Игнат. – Понадобится – крикнем. Или я мигом подскочу. Тут – близко.

– Да хрен с ним, вези. Я его в магазин хотел послать, да он все равно все напутает.

– Я вон лучше свою старуху пошлю. А без него мы быстрей управимся, – по-мужицки рассуждает дядя Игнат.

– Поезжайте!

– Пошли! – командует Игнат Саше.

Идут по берегу к старой «казанке», Игнат отталкивается веслом, дергает стартер мотора – и через полминуты они уж на том берегу.

– Ты только не уходи далёко, – говорит дядя Игнат Саше, уезжая. – Чтоб не искать тебя, такое дело…

XIV

Саша выходит на берег, и первое, что он застает: «час шепота ив». Прекрасные, могучие ивы полнятся ветром. Тень. Он садится сначала в тень. Обнимает худые колени, слушает птиц в шуме листвы… Именно здесь, в «деревне» на острове, с ним начинают происходить странные вещи: он то проваливается в прошлое, то выныривает в настоящем; иногда об этих разрывах времени можно судить по характерному звуку – то ли «короткого замыкания» в мозгах, то ли рвущейся пленки, после которого все, что он видит, выглядит как старые, потрескавшиеся черно-белые фото прошлых лет; потом его опять «перемыкает» – и он выныривает в цвет, в настоящее; а иногда вообще время смешивается, особенно когда речь идет о каких-то общих местах, которые он и в прошлом, и сейчас мог/может видеть, – тропинке, прудике, траве, и нельзя сказать, кто это видит: он – мальчик или он – взрослый человек.

И так он сидит-сидит в траве под ивами, глядит на дом матери.

И здесь впервые – «тр-рррр» – как будто короткое замыкание у него в голове – и то же пространство – «деревня» (три избы с постройками), ивы, берег – все это черно-белое. Тот же «час шепота ив». Он слушает звуки многоптичья и шумного прибоя листьев в этот час дня. Возле дома показывается женщина с мальчиком – и он будто видит себя маленького с мамой. Заходят в калитку. Где-то трактор захлебывается рокотом. На рыболовецкой тоне улов: мужики тянут сеть, полную осетров… Как в кинохронике: вроде те же, наши лица-то, но все равно – другие. Сильнее, веселее. «Тр-ррр!». И все обратно – в цвет. Ни трактора не слышно, ни рыбаков не видать. Пусто кругом. Лист ивы. По листу ползет сбитая ветром пчела.

Он осторожно снимает пчелу за крылышки – и отправляет в полет.