айный язык птиц

Брайан подносит к губам флейту и неожиданно, давясь от смеха, извлекает из нее какой-то неимоверный железнодорожный звук.

Оба загибаются от беззвучного хохота.

– …Мне кажется, – продолжает в это время Николай Иванович, – что мы где-то на развилке… Большинство людей уже не ощущают природу не то что чудом – матерью… Понимаете? Как это – не чувствовать мать? Это патология. Это аутизм какой-то…

Внезапно что-то сбивает его.

– Стоп! – восклицает он. – Что это?

Начинается сильное гоготание птиц на плесах перед буровой.

Они долго слушают.

– Неправдоподобно все это, – говорит мечтательно Андрей. – А спать пора бы, завтра рано вставать…

– Подождите, – появляется улыбающийся Брайан. – Я тут поймал одну тему… Послушайте…

Берет флейту, играет. На фоне дальних птичьих голосов лагуны звучит удивительная, полная каких-то присвистов и изворотов трель… Гаснет… Снова разгорается…

– Да-а… – не скрывая восхищения, говорит Николай Иванович.

– На то он и Брайан, – подытоживает Андрей. – Но главная тема не отменяется – спать, а завтра – пораньше…

X

Федька с Сашей на Федькиной «Ниве» подкатывают к центральному городскому рынку.

Вокруг – город. Трамваи, машины, люди снуют… Густо народу.

Федька паркуется, оба вылезают, Федька дергает одну дверь, другую – крепко ли закрыто. Цыгане проходят. Разный вообще ходит народ.

Они двигаются в сторону рынка. То есть просто идут между товаров, которые в линию выставлены прямо с двух сторон тротуара, – какие-то вешалки с невообразимым количеством шмотья, брезентовые подстилки с сантехническими принадлежностями; здесь мужик торгует винтиками-гаечками из трех небольших чемоданов; рядом – несколько геологических разломов библиотек советской эпохи, пласты полузабытых книг и целый развал бестселлеров того времени: М. Горький – «Фома Гордеев», «Жизнь Клима Самгина». Л. Леонов – «Вор», Каверин – «Два капитана», Гайдар, Симонов, Сергеев-Ценский… И тут же – в стопках – полные собрания Толстого, Достоевского, Тургенева, Маяковского. На «парадных» местах – Дарья Донцова и Борис Акунин… А тут – уже за рыбалку разговор… Крючки, блесны, самодельные колокольчики из гильз 16-го калибра, грузила для донок, сачки и аккуратно припрятанные сети. Банки импортной краски, кисти. Бензопила. Ни логики, ни метода на первый взгляд во всем этом развале нет – но каждый точно знает свое место. Руки, лица у продавцов – загорелые, лишь возле глаз белые морщинки от постоянной зажмуренности на солнце. Два пацана клянчут деньги: «мамка выгнала», тут же совершенно копченая бабка продает копченую же, но перед этим, несомненно, протухщую рыбу. Вор-карманник прохаживается, поглядывая на женские сумки и мужские карманы. Другой вор сует всем за триста рублей пилу-«болгарку», которую он где-то подтырил, и каждому ясно, что он – вор и пила краденая, и никто, несмотря на убийственно низкую цену, товар у него не берет. Но и тот не зря ведь ходит-продает: знает, что обязательно найдется один, кто не побрезгует, которому что – что ворованная?! Зато всего за триста.

И возьмет. И никогда не знаешь – какой он, этот единственный покупатель – ну, хоть с виду. Потому что все совершается мгновенно: только что был мужик, продавал «болгарку», ан делся куда-то, а в этом толстяке с дерматиновой сумкой и добропорядочным пузком и не заподозришь скупщика краденого… А еще дальше мужичок стоит, и весь его товар – колода карт. Какой-то фокусник подходит и, изумляя самого продавца, берет эту колоду правой рукой – и вдруг без малейшего усилия – она у него карточка за карточкой перелетает в левую. Делает удивленное лицо:

– Э-э, неполная! Восемнадцать карт всего!

– Ну и что, что неполная. Вам не нравится – не берите. Может, другой возьмет…

В общем, как и всякий провинциальный базар, рынок Астрахани – это – что-то! Тут не покупать, а жить надо, за характерами, за людьми наблюдать или уж бросаться в факутуру-натуру, в кипы «Роман-газеты» или в железяки какие-нибудь и рыться в этих железяках хоть целый день. Переберешь гроздья ржавых ключей – и вдруг наткнешься на ключ старинный, немецкой работы. Там и ядро, наверно, можно найти.

– Откуда ядро?

– Кто ж иё знает? Должно, Стенькино…

И так дальше: книги, цепи, веревки, шмотки, ширпотреб китайский. Ножи. Федька один нож смотрит:

– Сделано красиво, а сталь паршивая. Твердая. Точиться не будет. Китайский, что ли?

Продавец кивает.

Федька мотает головой:

– Куда ни глянь – «Мэйд ин Чина». Из Турции везут – то же самое, Китай. А что ж Расея? Хоть бы, блин, сапоги, что ли. Или носки. Ничего! Тока водка…

Но, в общем, идет он быстро, не задерживаясь возле торгующих.

Федька правит в крытый павильон, на рыбный рынок. Там на столах разложено то, что продавцы так любят расхваливать покупателям: балык, осетрина горячего и холодного копчения, свежая…

– Пажал-ста! Осетринка любая свежайшая! – заметив самоуверенно поглядывающего в разные стороны Федьку, рассыпаются два-три продавца. – Икорка есть, икорка, – скороговоркой-полушепотом сообщает один, опустив очи долу.

Но Федька на рыбу не смотрит. На лица смотрит. Ага, узнал. Подмигнул. Тот ответил. Подходит к продавцу: