Аид, любимец Судьбы (СИ)

Слова будто пролились за шиворот Прометею, который скрючился и виновато заморгал.

– Шутишь, – бросил я, не удивляясь тому, что титаниде известен мой замысел.

– Он поедет с тобой к Офрису.

«Соглашайся, невидимка, – смачно посоветовала Судьба. – И Деметру с Герой за компанию прихвати: если уж брать с собой тех, кто тебя раздражает…».

Впрочем, нрав Стикс известен – спорь не спорь. Упрямство Прометея тоже не сегодня – так завтра воспоют аэды.

– Колесницу пусть берет свою. Отстанет – ждать не буду.

Прометей не отстал. А уже когда устраивались на ночлег, ровно на полпути, вдруг обронил глухо и не по-своему коротко:

– У меня брат там… младший. Эпиметей. Верен Крону. Хочу поговорить… убедить… понимаешь?

– Дурень, – припечатал из темноты Эвклей, непонятно кого имея в виду.

Может, даже всех.

Прометей сидит и каменеет уже не лицом – взглядом. Взгляд упирается в молодого титана, расположившегося чуть поодаль от костра. Титан настойчиво ковыряет амфору с вином: все никак открыть сосуд не сподобится. Брат? Какой брат? У титана куча братьев: Атлант вот, Менетий… может, еще какие сыновья Япета. А больше нету. Ну, торчит там какой-то рядом с сыном Крона. Ну, плечи широченные тоже, глаза голубые, лицо широкое, волосы – пшеница, так мало разве похожих титанов? Никаких других братьев знать не знаю.

А сын Крона тем временем тоже хорош. Сидит – пальцы на мече чешутся. Вся поза так и кричит: ну, где подвох-то? Не в гости – во вражеский лагерь приперлись!

А подвоха нет. Есть вроде как праздник. И Крон утюжит разделенную седой прядью бороду с потаенной усмешкой – что, мол, невидимка, чего ты ждал? Что тебя тут сходу – и в кандалы?

– А вымахал ты, однако, – слова доносились невнятно: зубы у Повелителя Времени были заняты барашком. – Вблизи-то я так тебя и не видел… с дарами явился или так?

– Есть дары, ага, – проскрипел Эвклей, пропихнув в себя огромный шмат еще большим куском лепешки. – Из трофеев дары, а как же…

– Наше добро, значит, – добродушно хохотнул сидевший по правую руку от Крона Менетий. Его разбойничья рожа успела примелькаться в полусотне стычек, не меньше. – Ушлый у тебя сынок, а? К кентаврам из Додонских Лесов когда заворачивали… помнишь? Что угодно, говорят, делайте, а только у них там этот – Черный Лавагет. Никуда не пойдем!

Помню я разговор с этими кентаврами. Двух лун не минуло.

Одно племя подчистую пришлось вырезать: слишком ушлые попались. Потом уже к остальным явился, с обещанием накормить их своими же хвостами.

Поверили, выходит.

– Сядем, говорят, на афедроны свои конские – и сидеть будем! И ведь главное – сели… Эй, парень, почему не пьешь? За братьев твоих и за тебя тост поднимем – праздник! Или думаешь – отравим?

Я принял чашу (да какая чаша, это ж чан купальный!) Молча поднял – чтобы по-детски щербатый молодой месяц отразился в вине. Пригубил – за братьев и себя.

– Без желчи, – заржал Менетий, сквозь разрубленную губу у него просвечивал наполовину отбитый зуб. Кажется, я и отбил, кстати, полста лет назад. – Да ты до краев, до краев пей! Смотри, как воду глотает. Молодцы у тебя сыновья, Временщик, а? Один – орел, всех тварей наших пораспугал, второй… непуганых поспаивал. Ну и старшенький – стервят…

Осекся под взглядом Крона, замахал рукой, забулькал вином и побрел, пошатываясь, от костра. Что-то насвистывая сквозь выбитые зубы.

– Дурак он, – сказал Крон, усмехаясь в огонь. – Язык без костей, в мыслях одно – как бы с кем сцепиться. А чтобы правильно выбрать противника… Мать видал?

Вопрос был неожиданным – чуть ли ни не больше всего остального.

– Нет.

– Давно – «нет»?

– Больше века.

– Ну и зря. А я вот видал. На краю света, где она сейчас скитается. Совсем плохая стала. Про тебя что-то повторяла.

Хмеля от выпитого вина и без того было мало – стало еще меньше, в огне померещились безумные глаза: «О-о, сын мой, Климен!»

– И что с того?

– Тебе – может, и ничего. А я навестил. Про Филиру ей рассказал – это из старших дочерей Океана, я на нее еще в молодости глаз положил, думал в жены взять, потом увидел, как Рея танцует – и все, как отрезало. А тут встретил – и как-то опять загорелось. Так эта гордячка от меня еще удрать пыталась – кобылицей, вообрази. Ну, а я – тоже в коня и за ней… сама же потом говорила, что жеребец. Ребенка родила: конечеловека, кентавра! Бессмертный кентавр, вообрази, Хироном назвали. Рассказывал Рее – думал, ревновать будет, она после свадьбы все говорила, что ни с кем другим меня делить не намерена. Не ревновала. Приноси, говорит, сюда сынка – я ему сказки буду рассказывать…

– Не забыл?

– Что?

– Сына проглотить не забыл? Или в Тартар его?

Повелитель Времени чуть приподнял брови, встречаясь со мной взглядом.

В глазах не отражалось пламя костра – бесконечные лабиринты, тьма и безвременье, хоронящее в себе старый хлам.

Отец с сожалением и будто бы даже с ленцой отставил чашу и недовольно проскрипел: