Решающее слово, как и в случае с Норвегией два года назад, сказал Редер. 10 ноября он предложил Гитлеру свои планы: "Окончательный успех врага может в короткий срок привести к потере всех наших североафриканских позиций с тяжелой опасностью прорыва южного фланга Европы". Поэтому "целью нашего образа действий в Европе должно быть занятие неоккупированной части Франции и включение Иберийского полуострова в европейский фактор силы"{875}.
Тем временем в Мюнхене появились Лаваль и Чиано, которых Гитлер нетерпеливо ждал. С Лавалем удалось после долгих переговоров решить главный вопрос: председатель совета министров Виши согласился еще на одно предательство своей страны - вступление вермахта в сердце Франции "по желанию французского правительства и в добром согласии с ним", чтобы "принять на себя охрану всего французского пространства".
В 7 часов утра 11 ноября гитлеровские войска по приказу командующего группой армий "Д", находившегося в одном из роскошных парижских отелей, перешли демаркационную линию. Итак, приказы отданы. Преданный генералы просят Гитлера уехать в Бергхоф, где вся обстановка быстро восстановит его силы и позволит найти выход в новой ситуации. Как будет с управлением войной? Пусть фюрер не беспокоится. Полевой штаб верховного командования можно вызвать из Растенбурга сюда. Гитлер быстро дает себя уговорить, тем более, что сам мечтает о поездке во дворец в горах. Он уезжает вместе с Кейтелем, Иодлем, оставляет их в малой рейхсканцелярии Берхтесгадена, а сам направляется в Бергхоф. Следует радиограмма в "Вольфшанце", и вот поздно вечером 12 ноября специальный поезд "Атлас", в вагонах которого разместились офицеры полевого штаба ОКВ, отошел от станции Герлиц, вблизи Растенбурга. Промчавшись через всю Германию, он миновал вокзал Мюнхена, где на путях все еще стояли вагоны поезда фюрера, и в 2 часа ночи 14 ноября прибыл в Зальцбург. Здесь, в часе езды от резиденции Гитлера, штабу предстояло остаться на неопределенный срок.
Никто, ни Гитлер в своем замке, ни его первые военные советники в роскошных комнатах малой рейхсканцелярии, ни штаб в вагонах на запасных путях станции Зальцбург не предполагали, что ждет их всех в самом ближайшем будущем.
Гитлер сидел с Борманом в Бергхофе, а генералы переключили внимание на средиземноморские дела и Францию, будто позабыв о Восточном фронте. Он как-то сам собой постепенно отходил на задний план, до такой степени, что ни в Бергхоф, ни в резиденцию Кейтеля, ни тем более в поезд, стоявший на станции Зальцбург, даже не было послано важное донесение отдела иностранных армий Востока от 12 ноября о сосредоточении советских войск против 3-й румынской армии и о подготовке их к наступлению.
Как обычно, 18 ноября в штаб верховного командования стали приходить донесения: потоплен итальянский танкер "Джиордано"; Кессельринг выясняет позицию одной французской дивизии; еще один британский конвой подходит к Дерне; по приказу Геринга на Крит переведена авиаполевая дивизия. Ни одного сообщения со сколько-нибудь заслуживающими внимания данными не поступило в этот день - канун великого наступления Красной Армии под Сталинградом - в гитлеровскую ставку о Восточном фронте.
Над руинами Сталинграда опустилась еще одна морозная ночь, прорезаемая холодным дрожащим светом ракет и вспышками редких выстрелов.
Следующим утром истории предстояло открыть новую главу своей бесконечной летописи.
Глава шестая. Кризис
Сталинград!
I
Изучение всех обстоятельств кануна контрнаступления Красной Армии под Сталинградом приводит к неопровержимому выводу: советское командование мастерски сумело ввести в заблуждение гитлеровскую ставку о месте, времени удара и о силах, которыми он был нанесен.
С октября 1942 г. в генеральном штабе сухопутных сил неоднократно обсуждался вопрос о возможных планах советского командования на предстоящую зиму. В так называемом "Первом дополнении к оперативному приказу No 1" 23 октября начальник генерального штаба сухопутных сил Цейтцлер от имени Гитлера писал: "Русские в настоящее время по всей вероятности едва ли в состоянии начать крупное наступление с далеко идущими целями"{876}. Признавая, что советские войска могут "в отдельных случаях пытаться наступать", начальник генерального штаба указывал на необходимость упорной обороны "до последнего патрона" немецких войск, находящихся на позициях, как на "единственное средство против этой вражеской тактики"{877}.