- Москву нельзя сравнить с Парижем или Варшавой. Москва - это не только голова и сердце Советского Союза. Это также центр связи, политический центр, самая мощная индустриальная область, она прежде всего узел коммуникаций всей страны. Московский вариант имел бы решающее значение для войны. Гудериан продолжал:
- Сталин это знает. Он знает, что московский вариант означает окончательное поражение. И если он это знает, он все военные силы сосредоточит перед Москвой. Если мы перед Москвой и в Москве одержим победу над силами врага и выключим центральную сортировочную станцию Советского Союза, тогда перед нами падут Балтика и хозяйственные области Украины намного легче, чем с невредимой Москвой перед нашим фронтом.
В комнате стало тихо. Кейтель опирался о стол с картами. Иодль и Хойзингер делали заметки.
Окна были открыты, в помещение проникала вечерняя свежесть вместе с запахом керосина, которым саперы обрызгивали заболоченный пруд вблизи барака Гитлера. Он ненавидел комаров, а они роились тучами.
Гудериан подошел к карте и положил руку на ельнинскую дугу:
- До сегодняшнего дня я удерживал этот плацдарм против Москвы. План развертывания и боевые директивы готовы. В группе армий "Центр" везде все готово для марша на Москву. Во многих частях солдаты уже сделали щиты с надписями: до Москвы столько-то километров. Если вы прикажете, танковые корпуса выступят сегодня же ночью. Мне нужно лишь дать моему штабу по телефону условный сигнал. Разрешите нам наступать на Москву, мы ее возьмем.
Карелль пишет: "История прусской и немецкой армии не знает примера подобной сцены между генералом и его верховным главнокомандующим"{605}.
Гудериан кончил. Все посмотрели на фюрера.
Гитлер встал, быстрыми шагами подошел к карте и положил ладонь на Украину. На этот раз он был предельно краток.
- Нам необходим хлеб Украины. Донецкая индустриальная область должна работать для нас. Должен быть перерезан подвоз нефти русским с Кавказа, тогда их военные силы умрут с голоду. Мы должны прежде всего захватить Крым, чтобы устранить этот опаснейший авианосец против румынских нефтяных источников!
Гудериан молчал. Он понял, что его аргументы не убедили Гитлера. Да, конечно, его честолюбивым планам - вступить в Москву, возможно первым, не суждено сбыться. Но наступление на юг, в котором ему отводится почетная роль, пожалуй, не менее заманчиво, ибо это воля самого фюрера. Накануне приезда в ставку на совещании в Борисове он говорил, что предполагаемое наступление к югу через Стародуб невозможно из-за плохих дорог и тяжелого состояния войск. Здесь, в ставке, он быстро изменил точку зрения и в ходе дальнейших обсуждений поспешил заявить: наступать через Стародуб на юг можно.
Совещание окончилось поздно вечером. Гудериан зашел к Гальдеру и доложил об итогах. Начальник штаба выразил удивление "столь внезапным поворотом мыслей" командующего танковой группой.
- Мое вчерашнее мнение, - пояснил Гудериан, - проистекало из убеждения, что главнокомандование сухопутных войск санкционирует мое предложение. Теперь же, во время посещения фюрера, я убедился, что должен согласиться с проведением операций на юге. Мой долг состоит в том, чтобы невозможное сделать возможным и провести в жизнь эту идею.
- Но почему же вы не бросили ему под ноги свое командование?
- А почему не сделали этого вы?
Их решительность пропадала у порога барака диктатора.
Через полчаса в штабе 2-й танковой группы, в Прудках, зазвонил телефон. Трубку снял начальник оперативного отдела. Раздался голос Гудериана:
- Байерлейн, то, что мы подготовили, отменяется. Новое идет вниз, поняли?
- Я понял, господин генерал-полковник.
IV
Гудериан в данном случае выступал как представитель главного командования сухопутных сил, которое предпочло уйти за спину "фронтового генерала". Возражал ли Гудериан "верховному главнокомандующему", спорил ли с ним? Ни в малейшей степени. Полное согласие с Гитлером без всякого нажима с его стороны последовало легко и немедленно. Иначе не могло и быть, потому что генеральный штаб сухопутных сил, олицетворенный здесь Гудерианом, лишь искал лучших путей для решения общей - его и фюрера - задачи. Действительные взаимоотношения ОКХ и Гитлера характеризовались единством стратегических взглядов в той же мере, в какой едиными были классовые и политические цели фашизма, милитаризма и монополий. И не случайно собеседник Гитлера завершил в своих мемуарах описание сцены в "Вольфшанце" верноподданническим заключением: "После того как решение о переходе в наступление на Украину было еще раз подтверждено, мне ничего не оставалось, как наилучшим образом его выполнить"{606}.
Как мы уже говорили, факт прекращения германского наступления на центральном участке фронта и поворот в августе - сентябре 1941 г. части сил группы армий "Центр" на южное направление широко комментируется вот уже четверть века многими историками и мемуаристами на Западе. Решению Гитлера "повернуть на юг" придается значение чуть ли не важнейшего фактора, предопределившего судьбу всего "восточного похода".