Агония и смерть Адольфа Гитлера

27 апреля неприятельское кольцо замкнулось вокруг Берлина, город был окружен. В концентрированном наступлении русские танковые и стрелковые дивизии все ближе и ближе подходили к центру города. В эти трагические апрельские дни гражданское население с ужасом смотрело на то, как во время ожесточенных боев полностью разрушалось все, что было спасено от англо-американских бомбардировок. Жители ютились в бомбоубежищах и метро, как скот. Жизнь не имела для них больше никакого смысла. Ни света, ни газа, ни воды!

Самым ужасным было положение в госпиталях. Профессор Зауербрух в своем письме к коменданту Берлина обрисовал ужасную судьбу раненых.

Являясь старым фронтовым солдатом, я знаю, насколько жестока современная война. Однако то, что пережил Берлин, превосходит все.

Ранним утром наш командный пункт в Гогенцоллер-ндаме был обстрелян, и нам пришлось переехать в Бенд-лерблок.

Вечером 27 апреля мне стало совершенно ясно, что имеются только две возможности: капитуляция или прорыв. Дальнейшее продолжение борьбы в Берлине означало преступление.

Моя задача заключалась в том, чтобы при очередном обсуждении обстановки в имперской канцелярии обрисовать Гитлеру всю бесперспективность дальнейшей борьбы и добиться согласия на сдачу Берлина.

В 22 часа 27 апреля 1945 года в кабинете Гитлера происходило обсуждение обстановки. Я начал с изложения стратегического положения противника. По данным разведки моего корпуса, русская танковая армия, действовавшая в южной части Берлина, была заменена стрелковой армией. Можно было предполагать, что русское командование бросало эту танковую армию навстречу 12-й ударной армии. Генерал Вен к после первых успехов вел тяжелые оборонительные бои юго-западнее Потсдама. Берлин был окружен, и не чувствовалось никакого отвлечения сил с помощью четырех наступающих групп. На освобождение Берлина от блокады нельзя больше рассчитывать.

В этой связи я указал на большую опасность, которая грозила частям вследствие немецкой пропаганды. До последнего времени в Берлине выходили газеты с заголовками: «Многочисленные армии спешат для освобождения Берлина от блокады». Вскоре в частях будут знать, что было правдой и что вымыслом.

Геббельс прервал меня, возмущенно сказав: «Не хотите ли вы бросить мне упрек?» Я должен был сдержать себя, чтобы ответить спокойно: «Являясь командующим войсками, я считаю своей обязанностью указать на эту опасность». Борман успокоил Геббельса.

Это столкновение произошло в присутствии Гитлера, однако он не сказал в связи с этим ни слова.

В этот момент в кабинет ворвался государственный секретарь Науман и, прервав мой доклад, в большом возбуждении доложил: «Мой фюрер, стокгольмский радиопередатчик сообщил, что Гиммлер сделал предложение англичанам и американцам о капитуляции Германии и получил от них ответ, что они будут согласны вести переговоры, если к этому привлекут третьего партнера — Россию». Воцарилась тишина. Гитлер стучал своими тремя карандашами по столу. Его лицо исказилось, в глазах был виден страх и испуг. Беззвучным голосом он сказал Геббельсу что-то похожее на слово «предатель».

Некоторое время сохранялось неприятное молчание, затем Кребс тихим голосом предложил мне продолжать доклад.

Я доложил, что оба аэродрома в Берлине — Темпельг и Гатов — были потеряны. Сооруженный в Тиргартене запасной аэродром в связи с большим количеством воронок от бомб и гранат был пригоден только частично, для вылета отдельных самолетов. Снабжение Берлина стало возможно лишь с воздуха. Почти все крупные продовольственные склады, включая в западном порту, 26 и 27 апреля перешли в руки противника. Уже чувствуется недостаток в боеприпасах.

Так как несколько недель назад в Восточной Пруссии мне пришлось пережить разгром целой армии на небольшом участке, для меня не составило труда представить картину ближайших дней. Но на этот раз положение складывалось еще ужаснее, так как судьбу воинских частей должно было разделить и гражданское население. Я обрисовал страшную участь раненых и зачитал письмо профессора Зауербруха. Хотел уже подвести итог всему сказанному, как меня прервал Гитлер: «Я знаю, к чему вы клоните», — и выступил с пространным объяснением, почему Берлин необходимо защищать до последнего момента. Его выступление сопровождалось продолжительными паузами, во время которых не раз вмешивался Геббельс, подтверждая то, что было сказано Гитлером.