Агония и смерть Адольфа Гитлера

Вошел Гитлер. Болезненная бледность покрывала его лицо, и весь он был опухший и сгорбленный. Каждый из нас назвал себя согласно полученному инструктажу. Вручая награды, Гитлер ограничивался одним пожатием руки, не произнося при этом ни одного слова. Только к одному генерал-лейтенанту Хаузеру, который пришел на костылях, Гитлер обратился с вопросом о самочувствии.

После этого мы все уселись за большим круглым столом в его кабинете, и Гитлер выступил перед нами с получасовой речью, которая была произнесена тихим, монотонным голосом.

В первой части выступления Гитлер коснулся совершенствования нашего и неприятельского оружия и вытекающей отсюда тактики. При этом Гитлер пересыпал свою речь различными числовыми данными о калибре, дальнобойности, толщине брони и т.д. Бросалось в глаза то, что Гитлер обладает исключительной памятью. Однако затронутые им вопросы, как мне казалось, имели второстепенное значение.

Во второй части своего доклада он коснулся политических событий. «Сотрудничество англо-американцев и русских, — заявил Гитлер, — не может быть продолжительным и успешным, так как понятия коммунизм и капита-

ЬллЛаХил!

«Л П,

5 о (д Ь и (±|

) и д I* I А р * с [ а в а | а и 4 ■ е! *ПС

^гХсллллХ*

•» М>МЧ

8<{4к1|Ьп) №| 1Ым« км

СсЪаппшфлжк*ВМдтм*___6

ми

1И|ИЙ .ТТ>»т>—и ____" I ■■■'! I I

«мм МмрХк| ■

|м > 4( 1 ^

- ^ КВуум <р*» гт|ЛХ,

Солдатская книжка Гельмута Вейдлинга

лизм несовместимы».Исходя из этого положения, Гитлер, как это было видно из его речи, надеялся на благоприятный исход войны.

Окончив свою речь, Гитлер встал, пожал еще раз каждому из нас руку, и мы разошлись.

Недовольным и разочарованным покинул я Бергхоф. Беседа, которая произошла после этого с генералом артиллерии Мартинеком, характеризует это настроение.

Мы задавали себе вопрос, зачем нужно было нас с фронта приглашать в Берхтесгаден? Большинство награжденных ожидало, что Гитлер использует этот случай, чтобы каждый из присутствовавших поделился опытом прошедших боев. Ведь это были знающие офицеры, которых он вызвал к себе прямо с фронта. У подлинного полководца должен был пробудиться интерес к их нуждам и запросам.

«Видите, вот мы и получили представление о той невидимой стене, которая огораживает Гитлера»,— были слова Мартинека.

«Да,— ответил я, — Гитлер не может и не хочет знать о том, как выглядит действительность. Об этом заботится камарилья. Иначе генерал Шмундт не поучал бы нас так старательно, о чем мы должны говорить во время свидания с Гитлером».

«Очевидно, по этой же причине, — вставил Мартинек, — Гитлер за последние полтора года прекратил свои поездки на фронт, а то какой-нибудь прямой человек мог бы заявить ему, что с таким военным руководством мы никогда не выиграем войну».

Я полностью поддержал Мартинека и добавил: «Ягорько разочарован поведением Гитлера. Он не дал ориентирующего указания, как нам действовать ввиду тех тяжелых боев, которые, по всей вероятности, предстоят нам еще в этом году. Рассуждений мы от него наслышались достаточно, но едва ли их можно использовать. Чем все это кончится ?»

При совершенно иных обстоятельствах мне пришлось встретиться с Гитлером год спустя.

Русское весеннее наступление 1945 года на Одере началось 14 апреля. 56-й танковый корпус, которым я тогда командовал, находился на участке Зеелов—Буков, западнее Кюстрина, — на главном направлении русского наступления. Вскоре после его начала, в результате исключительно тяжелых боев произошли глубокие прорывы на правом и левом флангах обороняемого мною участка, а также в тылу корпуса. Связь с двумя соседними корпусами и с армией была прервана. Но моему корпусу удалось еще вести оборонительные бои и отступить на запад, до внешнего кольца обороны Берлина.

21 апреля я направил генерал-лейтенанта Фоигтсбер-гера, бывшего командира дивизии «Берлин», для установления связи с 9-й армией. Через двое суток Фоигтс-бергер возвратился из армии обратно и с большим волнением доложил мне следующее.