Агитбригада 2

В Яриковы выселки мы добрались уже в сумерках. Поэтому в село заехали тихо, без излишней помпезности. Обычное небольшое село, но, в силу своего геополитического расположения — на границе сразу трёх губерний, оно было, как говорят в моём времени, «конкретно продвинутым».

Гудков велел сразу заворачивать к сельсовету. Да, комсомольцы его предупреждали, что там засели сектанты, но официально власть представляли члены правления, поэтому политес нарушать было нельзя.

Невзирая на позднее время, в сельсовете было светло — очевидно, шло заседание. Велев нам всем ждать, Гудков кликнул Зубатова и Бывалова и они втроём вошли внутрь.

— Тебя уже не берут даже, Жорж, — прокомментировал Гришка, на что Жорж только ниже склонил голову.

Как парни его не допрашивали, выяснить, что за кошка пробежала между ним и Гудковым было невозможно. Уже и Нюру подсылали — безрезультатно. От Гудкова вытянуть хоть что-то было в принципе нереально, а Жорж так и вовсе не горел желанием распространяться, и в основном отмалчивался.

— Ничего, — заговорщицки подмигнул нам Зёзик, когда мы ещё ехали по расхлябанной грунтовой дороге среди полей, — вот приедем, устроимся, как-нибудь бахнем первачка у какой-нибудь весёлой вдовушки — сам всё расскажет.

Буквально через некоторое время из сельсовета вышел недовольный Гудков и, зло переругиваясь с вислоусым детиной в тулупе, накинутом прямо на полотняную рубаху, пошел к нам:

— Не, ну ты гля, мироеды какие! Контра! Развели, блядь, поповщину! Я вам тут гнездо порока живо до основания выкорчую!

За ним шла силовая поддержка в виде Бывалова и Зубатова, так что мужик особо не качал права, в основном оправдывался:

— Но вы же раньше приехали! Откуда мы знали!

— От верблюда! — сплюнул Гудков, — ты мне тут волынку не тяни, а давай размещай нас на постой! Или мы сейчас всем скопом к тебе прямо домой поедем!

Очевидно перспектива того, что в его доме будет жить эдакая прорва народу, мощно мотивировала вислоусого, так что примерно часа через четыре, промурыжив, нас разместили на школьном дворе и в школе.

Нет, мы могли бы и в фургонах жить. Там у нас даже буржуйки были. Но Гудков пошел на принцип. Кроме того, и он, и остальные считали, что в ноябре лучше жить в отапливаемой избе, чем тесниться в легком фургоне с фанерными стенками.

— Уроки сейчас всё равно не идут, — объяснил нам вислоусый, пока парни распрягали лошадей, — так что поживёте пока в школе. Дед Силантий будет приходить топить. Я ему скажу. И лошадкам вашим во дворе хорошо будет.

— А почему уроки не идут? — спросила Нюра.

— Дык это… учителя у нас нет, — нехотя пояснил вислоусый и недовольно отвернулся.

— А почему нет? — опять принялась за допрос Нюра.

— Не бабское дело! — вдруг рявкнул тот. — Когда мужчины разговаривают бабское дело — молчок!

Жорж и Бывалов еле успели схватить Гудкова за руки, иначе он бы вислоусого прибил.

Кстати, вислоусый оказался председателем сельсовета.

Разместились мы с относительным даже комфортом. Девушкам выделили отдельный класс, парням — второй (всего там было три класса, но третий был холодный, там печи не было и занимались в нём, как я понял, только поздней весной и ранней осенью). Гудков расположился в учительской, а я облюбовал небольшой чуланчик без окон, где хранились всякие школьные принадлежности, карта, глобус, старые учебники и какая-то рухлядь. Можно было поселиться в классе с остальными парнями, но, во-первых, там и так уже тесно, во-вторых, у меня же призраки. Я им велел не показываться, а то мало ли, пока не позову. А не буду же я их вызывать в общей комнате, где спят все.

Когда мы разместились, примерно через полчаса на школьном крыльце затопали — в гости знакомиться пришли местные комсомольцы. Их было трое.

— Ну рассказывайте, товарищи комсомольцы и безбожники, как у вас тут дела? — обратился к парням Гудков.

Те немного помялись и один из них, видимо главный, представился:

— Я Никита Степанов. А это — Роман Сёмин и Демид Шкура.

Гудков тоже представился и назвал нас по очереди.

— Да ужас, что творится, — начал рассказывать Степанов. — В общем, сектанты плотно обложили Яриковы выселки и ещё шесть сёл. У нас уже пятьдесят дворов их последователи.

— Это сколько человек? — спросил Зубатов, что-то отмечая в блокнотике.

— Человек сто пятьдесят, — прикинул Степанов.

— Ты, Илья, лучше скажи, как у них всё обустроено! А то чужой и не поймёт! — стесняясь «городских», подсказал рябой парень и покраснел.

— Да, от села до села разъезжает ихний проповедник, Морозов Епифан. А основное делают ихние агитаторы. Ходят по сёлам под видом продавцов щёток для побелки. У нас в Яриковых выселках главным является Митрофан Анучин. Он зажиточный кулак, у него полсела в должниках и даже три батрака есть.

— Прям батраки? — вскинулся Гудков.

— Ну они у него числятся, как сироты на патронажном обеспечении, — с ненавистью выплюнул Степанов, а Сёмин и Шкура согласно покивали.

В общем, проговорили мы долго. Если судить по словам комсомольцев, всё было не просто плохо, а очень плохо…