Однако для реализации плана требовалось, как отмечено выше, передать предложение по официальным каналам. А для Германии это было затруднительно. Надо было ломать головы, как убедить в этом Гитлера и Риббентропа. Или попытаться сместить их – но о таких мерах Гиммлер и слышать не хотел, боялся. Пример расправы над армейскими заговорщиками был еще слишком свежим. А пока думали и прикидывали, произошли изменения. Швейцарские газеты стали гадать об условиях освобождения евреев, комментировать их, некоторые неблагоприятно отзывались об этих условиях – надо ж, мол, до чего дошло, евреями торгуют! Данные публикации дошли до Кальтенбруннера и Мюллера. А некоторые зарубежные организации стали строить свои догадки по поводу происходящего. И один из центров де Голля в Испании передал, что Гиммлер и Шелленберг вошли в контакт с Мюзи, дабы за освобождение евреев выторговать убежище в Швейцарии для 250 нацистских руководителей.
Это сообщение перехватила служба армейской контрразведки (после разгрома абвера подчиненная Мюллеру), и Кальтенбруннер доложил текст Гитлеру и Риббентропу. Министр иностранных дел оскорбился, что контакты идут в обход его ведомства. А фюрер осерчал и издал приказ, согласно которому любой, кто помог бежать еврею, англичанину или американцу, должен быть расстрелян на месте. И о каждом таком случае предписывалось докладывать лично Гитлеру. В результате все хитрые планы и контакты сами собой сошли на нет.
Шелленберг, конечно же, не угомонился. В это время Гиммлер был назначен командующим группой армий «Висла» – с одной стороны из-за того, что Гитлер уже не доверял стойкости и верности армейских генералов. А с другой – болезнь фюрера, усугубленная контузией и стрессом 20 июля, стремительно прогрессировала. Вокруг него плелись интриги в борьбе за место его преемника, и Борман подсуетился удалить Гиммлера из Берлина. Представителем рейхсфюрера при Гитлере остался обергруппенфюрер СС Фегеляйн. Бывший жокей, человек грубый и совершенно неотесанный, но он был женат на Гретель Браун, сестре Евы. И Гиммлер подсуетился приблизить столь ценного человека, обласкал и решил сделать «своим человеком» в ставке. Но ошибся, «человеком Гиммлера» Фегеляйн вовсе не стал – потому что был «человеком Бормана». А кроме того интриговал по собственному недалекому разумению.
А главным начальником спецслужб в Берлине остался Кальтенбруннер. И Шелленберг принялся усердно обрабатывать его, где лестью, а где другими доводами втягивая в свои игры. Не для того, чтобы на него опереться, а чтобы не мешал. Представитель Шелленберга доктор Керстен наводил в Стокгольме мосты с представителем Всемирного еврейского конгресса Гилелем Шторхом. А вдобавок решил посетить Германию и встретиться с Гиммлером граф Бернадот, родственник шведской королевской семьи и вице-президент шведского Красного Креста. Он узнал о результатах контактов рейхсфюрера СС и Мюзи и тоже хотел предложить посредничество в освобождении пленных. Но прибыл он по официальным каналам, через МИД.
Шелленберг счел, что через Бернадота можно начать переговоры о сепаратном мире. Сумел настроить в этой струе даже Кальтенбруннера, предлагал доложить Гитлеру. Однако шеф РСХА поостерегся, решил сперва прощупать реакцию фюрера через Фегеляйна. Гитлер отнесся к проекту скептически. Сказал: «С помощью такой чепухи ничего нельзя сделать в тотальной войне». Тем не менее, 19 февраля встреча Бернадота и Гиммлера состоялась. Закончилась она практически ничем. Граф вел разговор об освобождении датских и норвежских пленных и интернированных. Шелленберг подбивал рейхсфюрера, чтобы через Бернадота связаться с Эйзенхауэром. А Гиммлер колебался, боялся и не мог сделать ни того ни другого. Договорились лишь, чтобы датчан и норвежцев собрать в одном лагере на севере, вблизи границы. А письмо Эйзенхауэру рейхсфюрер дать отказался. Сказал Шелленбергу – пусть, мол, Бернадот свяжется с американским главнокомандующим как бы от себя лично.