Подобное сумасшествие, казалось, охватывало и весь рейх. В связи с потерей управления генералы уговаривали Гитлера покинуть Берлин. Сообщали, что последние дороги вот-вот могут быть перерезаны. Из города уже шло массовое бегство населения. Но фюрер отказался. Сказал, что все его предали, и он останется до конца, лично возглавит оборону и встретит в столице свой конец. Мол, лучше уж тут, чем скитаясь где-нибудь по лесам. В бункер перебрался от бомбежек Геббельс с женой и шестью детьми. Другие разъезжались.
Уехал Риббентроп, наобещав «дипломатический переворот» (на самом деле засел в своем имении и стал подыскивать укрытие, где залечь. Тем же занимался Лей). Отбыли на юг Кейтель и Йодль, чтобы организовать там новое командование. В Баварию вылетел начальник штаба Гиммлера Бергер, ему фюрер поручил эвакуацию или умерщвление «именитых» пленных и заключенных, чтобы не попали в руки союзников. Туда же отправился Кальтенбруннер. Мюллер по приказу Гиммлера остался в Берлине старшим начальником от РСХА — на него возлагалось общее руководство полицией и силами безопасности. Когда русские повели штурм Берлина, он тоже перебрался в бункер рейхсканцелярии.
Но атмосфера в этом бункере все больше напоминала мрачную фантасмагорию. Сами собой рождались какие-то надежды, химеры, раздувались слухами. Нацистские руководители вчитывались в старые гороскопы, выискивая там утешительную информацию. Например, два из них, составленных известными астрологами в 1918 и 1933 гг. (для Гитлера, в день прихода к власти), предрекали, что хуже всего Германии придется в апреле 1945-го, потом наступит затишье, а в августе снова возобновится война — и тогде же наступит мир. Потом Германии предстоят трудные года, а с 1948-го вновь пойдет возрождение. Что ж, как ни удивительно, все верно. Но только самих нацистских лидеров это уже не касалось.
Каждый день ждали спасения то от собранной для флангового контрудара группы Штейнера, то от 9-й армии Буссе, то от 12-й армии Венка. Этих войск уже не существовало, они были разгромлены. Но им разными путями рассылались приказы, на картах переставлялись флажки, верили слухам, что они уже в Потсдаме, уже на подходе… Потом разочарование оказывалось еще страшнее. Велись абсолютно ирреальные разговоры. Фюрер то рассуждал, имеет ли смысл формировать индийский легион, то приказывал взрывать все и вся, чтобы врагу ничего не досталось, кроме руин, то подавал идею о введении многоженства, чтобы после войны Германия смогла восстановить численность населения и армии. То вдруг опять вспыхивали слухи о скорой победе и разгроме русских погибшими частями Штейнера, Буссе, Венка…
В этой больной атмосфере до последнего момента плелись интриги. Бывший врач Гитлера Брандт переправил жену в Тюрингию, занятую американцами. Об этом узнали сестры Ева и Гретель Браун и муж Гретель Фегеляйн. Подъехали к Гитлеру и добились для Брандта смертного приговора. Причем Фегеляйн связался с Гиммлером, скандаля, куда подевался его начальник штаба Бергер — привести приговор в исполнение. Почему для этого требовался именно Бергер, осталось загадкой, но приговор в исполнение не привели, поскольку сразу после разговора с Фегеляйном Гиммлер позвонил Мюллеру и приказал вывезти Брандта в Штеттин. Разумеется, не из гуманизма. Просто врач, коему нечего было терять, мог дать желанное заключение о недееспособности фюрера.
А к Герингу прилетел генерал Коллер и сообщил о решении Гитлера остаться до конца в Берлине. Уговаривал взять на себя руководство и начать переговоры с Эйзенхауэром. Рейхсмаршал поколебался, проконсультировался с юристами, с рейхссекретарем Ламмерсом. Извлекли закон от 29 июня 1941 г., согласно которому преемником Гитлера в случае его гибели определялся Геринг. Посовещались и сошлись, что наступило время вступления закона в силу. 23 апреля Геринг отправил Гитлеру запрос: раз уж фюрер остался в Берлине и не может руководить военными и государственными делами, то согласен ли он, чтобы рейхсмаршал принял власть на себя? А если, мол, до 10 вечера ответа не последует, то «я буду считать само собой разумеющимся, что Вы утратили свободу действий и что возникли условия вступления в силу Вашего декрета».
Запрос был выдержан в очень верноподданнических и взвешенных выражениях, но все равно Борман преподнес его Гитлеру в качестве «ультиматума». Дескать, Геринг предал. Последовала вспышка ярости фюрера. Правда, он быстро отошел. Сказал: «Хорошо, пусть Геринг вступает в переговоры о капитуляции. В конце концов, не имеет значения, кто этим займется». Но Бормана такое решение никак не удовлетворяло. Он опять «подогрел» настроение Гитлера. И родился приказ, что Геринг за «государственную измену» заслуживает смерти и лишь с учетом долгой службы на благо рейха он может б; ыть помилован с лишением всех званий и постов. Впрочем, Борману и этого показалось мало. Он от себя приписал штабу СС в Берхтесгадене дополненительное указание — арестовать Геринга.