Агентурная сеть

После обсуждения ситуации в Анголе и Зимбабве, которая в ту пору еще не добилась независимости, а потому называлась Северной Родезией, разговор зашел о взбудоражившей весь цивилизованный, да и не только цивилизованный мир информации, в которой, со ссылкой на данные американской разведки, утверждалось, что Южно-Африканская Республика намеревается в ближайшее время провести испытания собственного атомного оружия.

Правда, вслед за этой сенсационной информацией последовала целая серия опровержений со стороны правительства ЮАР, но они никого не могли ввести в заблуждение, а тем более успокоить: собравшиеся на приеме журналисты работали не первый день и давно усвоили один из законов своей профессии, гласивший, что любой информации можно верить, как только она официально опровергнута.

И вот в самый разгар этой волнующей беседы, когда мнения журналистов относительно возможных последствий испытания атомной бомбы в ЮАР разделились в зависимости от того, средства массовой информации какого противостоящего блока они представляют, корреспондент агентства Франс Пресс, известный своей зловредностью по отношению к представителям стран социалистического содружества, неожиданно обратился ко мне. Ехидно улыбаясь, он попросил меня прокомментировать обстановку в ЮАР и высказать свое отношение к ее экспансионистским устремлениям по отношению к так называемым «прифронтовым государствам».

Честно говоря, мне совсем не хотелось высказываться на эту тему, и не потому, что я в ней не разбирался, а именно потому, что разбирался слишком хорошо: как раз накануне я получил из Центра ориентировку об обстановке в южноафриканском регионе, и, стало быть, квалифицированный комментарий мог навести моих собеседников на мысль, что я пользуюсь не только открытыми источниками информации.

По этим соображениям я решил уклониться от ответа, сославшись на то, что Советский Союз не поддерживает дипломатических отношений с ЮАР, и поэтому мне не слишком удобно высказываться по этому поводу.

Продолжая ехидно улыбаться, корреспондент оглядел своих коллег-журналистов, и по его глазам я понял, что сейчас он сделает мне какую-нибудь гадость.

Так и случилось: не слишком громко, но так, чтобы его услышали все, кто стоял рядом, он сказал:

— Напрасно вы скромничаете, месье Вдовин. Я уверен, что отсутствие дипломатических отношений не может помешать офицеру КГБ знать все, что происходит в ЮАР.

Конечно, с его стороны это было откровенное хамство, извинить которое не могло даже то обстоятельство, что к концу приема корреспондент был уже в приличном подпитии. Но самое интересное, что он не только правильно определил мою ведомственную принадлежность (представляемое им агентство вполне могло пронюхать что-нибудь о событиях, произошедших около года назад в натовской стране, после чего я так стремительно уехал), но и высказал совершенно справедливое суждение относительно моей осведомленности: из той самой ориентировки Центра следовало, что наша разведка тоже не сидела, сложа руки, и сумела добыть кое-какие сведения о создаваемом в ЮАР атомном оружии.

Но в тот момент, когда корреспондент заявил о моей принадлежности к КГБ, мне было не до выяснения причин его необыкновенной проницательности. Если бы мы были с ним наедине, все было бы значительно проще, и мне не составило бы никакого труда нейтрализовать его выпад. Да и он, если бы мы были наедине, никогда не решился бы сказать то, что сказал.

Но сейчас вокруг нас стояли люди, притом в большинстве своем его единомышленники, а это исключало любые неджентльменские поступки, в том числе откровенную грубость и рукоприкладство. Из подобных ситуаций надо выходить интеллигентно, но при этом желательно, конечно, раз и навсегда указать оппоненту его место в этом мире, где спецслужбы играют не менее значительную роль, чем средства массовой информации.

Я заметил, как стоявшие вокруг нас журналисты и прочая публика замерли и с интересом уставились на меня, ожидая ответной реплики с моей стороны.

А один из них даже вздрогнул, когда корреспондент произнес слово «КГБ», что навело меня на мысль, что он, возможно, в силу профессиональной солидарности или особых симпатий принял этот недружественный выпад так же близко к сердцу, как и я.

Отметив для себя это обстоятельство и решив, когда позволит время, соответствующим образом это проверить, я лихорадочно стал искать достойный ответ. В подобных случаях раздумывать некогда: продолжительная пауза может погубить все дело, и поэтому лучше ответить не слишком складно, но сразу, чем очень правильно, но спустя какое-то время.

Вообще-то в этой ситуации не было ничего сверхъестественного. Подобные случаи имели место не только со мной, но и с многими моими коллегами, которым в той или иной обстановке приходилось выслушивать скрытые или явные намеки, а то и прямое обвинение в принадлежности к разведке.

И те, кому приходилось попадать в такие ситуации, выходили из них по-разному, в соответствии со своей находчивостью, быстротой реакции и темпераментом.