Агент сыскной полиции

Быстрые тени скользнули по склону холма и, таясь за редкими деревьями и камнями, начали движение в сторону Рыгаловки. Резко залаяла собака, затем другая, но вдруг, взвизгнув, замолчала. И тут же вновь разразилась таким неистовым лаем, что Тартищев не выдержал, выругался:

— Развели, к едрене фене, собачню!..

Еще мгновение, и облако словно взорвалось изнутри. Шум, яростные крики, ругань, возня… Клубы тумана расступились на долю секунды и тут же вновь сомкнулись. Но Алексей успел разглядеть с десяток оборванцев, лежавших на земле с заведенными назад руками, и еще нескольких полицейские волокли за шиворот из низких, крытых корой хибар, причем и те и другие в выражениях не стеснялись.

Алексей и Вавилов в облаве не участвовали. Они стояли в оцеплении и должны были задерживать всякого, кто попытается смыться от полиции, воспользовавшись суматохой и всеобщей паникой.

И вскоре подобные бегунцы подоспели. Прямо в объятия поджидавших их полицейских. Удерживая пойманных за лохматые чубы и заломленные назад руки, несколько дюжих городовых подвели к Тартищеву трех беглецов. Но тот лишь покрутил носом, оглядывая голодранцев. С первого взгляда было ясно — «обратники» с каторги, и еще совсем свеженькие, с чирьями и коростами на ногах от многолетнего ношения железа, с затылками, чья правая сторона обросла более короткими волосами, чем левая…

На смену им привели толстую бабу с одутловатым лицом и подбитым глазом. Она только что плеснула раскаленным жиром в лицо одному из полицейских, но спьяну промахнулась, зато схлопотала приличную гулю и место в тюремной карете, куда залезла без особого огорчения. Затем пришел черед двух беглых солдат с Желтыми и опухшими от извечной пьянки рожами. Из одежды на них были лишь донельзя изодранные шаровары и просившие каши опорки из шинельного сукна.

Но тот, кто нужен был им позарез, до сих пор обнаружен не был. Тартищев все чаще и чаще косился на посмурневших своих агентов, но пока помалкивал.

Правда, дал в морду одному из задержанных, босому оборванцу в грязной женской рубахе с короткими рукавами, открывающей могучую шею и здоровенные плечи. При виде Тартищева он загремел:

— Многая лета Федору Михайловичу, многая лета! — Но, получив свое, замолчал и полез в тюремную карету, уже битком набитую арестантами. Карета тут же тронулась с места, а из нее вновь загудело «многая лета».

Тартищев, усмехнувшись, пояснил:

— Степка Махалкин это. Соборным певчим был, семинарист… А на Пасху стишки богохульные пел на площади, спьяну, конечно! Городовой его задержал, а он ему рожу раскровенил и сбежал… Вот я ему тот случай и припомнил, чтоб знал, как чужие рожи бить!

Внезапно где-то в закоулках Рыгаловки глухо бухнул выстрел, следом другой… Тартищев встрепенулся.

Глаза его хищно блеснули.

— Вот это, кажется, наше! — Он перекрестился и посмотрел на Ивана. — Давай, с богом! — И повернулся к Алексею:

— Пошли!

И тут Алексей впервые увидел, как бегает начальник сыскной полиции. Придерживая рукой шашку, он мчался с холма вниз, и даже легкий Иван едва поспевал за ним. Алексею было труднее. Он еще не научился так ловко, с лета преодолевать таежные преграды: трухлявые валежины, старые пни и поросшие лишайяиками базальтовые глыбы, скрывавшиеся в зарослях низкого кустарника. От самой тайги только эти препятствия и остались, но тем не менее Алексей едва не вывернул ногу и основательно расшиб локоть, прежде чем достиг первых хибар Рыгаловки.

Тартищев и Иван на бегу растолкали громко галдящих и что-то окруживших полицейских. Их было не меньше взвода, распаленных и возбужденных только что случившимися событиями. При виде Тартищева они расступились, и один из них, здоровенный унтер-офицер с красным потным лицом, пояснил, кивнув головой на лохматого, в мокрой рванине обитателя Рыгаловки, сидевшего на земле с неестественно вывернутой правой ногой и заведенными назад руками:

— Кажись, споймали кого велели, вашскобродие!

У него тут яма выкопана для жилья. Пытался стрелять, но мы по-своему управились. Вон, Григорьев, — кивнул унтер-офицер на одного из полицейских, — ему на голову полбочки «золота» вывернул, так он из той ямы так сиганул, ну точно тетерев из-под снега. Теперь вот воду на него льем, чтоб дух перешибить. Вонят он больно!

Тартищев подошел к задержанному. Это был крупный, широкоплечий детина, заросший по самые глаза кудлатой с пятнами седины черной бородой. Слипшиеся мокрые лохмы волос падали ему на лоб, закрывая глаза. Он поднял голову и блеснул взглядом на окруживших его людей. Алексей почувствовал вдруг совершенно необъяснимый ужас. Глаза у человека были неестественно желтого цвета, с узкими кошачьими зрачками. «Как у дьявола!» — невольно подумал Алексей и едва сдержался, чтобы не перекреститься.

— Сипаев, что ли? — почти весело справился Тартищев и ткнул носком сапога задержанного в бок.

— Али признал? — осклабился тот, показав на мгновение изрытые цингой десны. — Долго ж ты меня ловил, легавый! — Он грязно выругался и сплюнул в натекшую вокруг него лужу. И вдруг закричал, пронзительно, с надрывом: